Станислав Венгловский - Полтава

Жителей в городе почти не осталось. Кто своевременно не исчез, те сейчас увязывали барахлишко в узелки, зная, что на заставе чужаки путное отнимут, а в непутном будут долго ковыряться, не веря, чтобы человек отправился в неизвестность безо всего, таща за руки одних напуганных детишек.

На заставах из-за тесноты в городе никого не задерживали.

А на предместье шведу надеяться нечего. Оно и прежде не раз горело, а накануне, во время русского наступления, там уцелело лишь несколько невзрачных строений, ещё, правда, Яценков дворец над Пслом, потому что он за отдельным высоким валом. Теперь там остановился шведский король. А предместье и сейчас курилось дымами. Возле домов отогревались солдаты, часто не замечая, что на них уже тлеет одежда, а заодно выискивая еду; кое-что находили. Что могли — то ели сырым, а нельзя, так недолго и поджарить, если оно не поджарилось от повсеместного огня.

На синие солдатские лица ложились чёрные пятна. Копоть, дым, порывы ветра от обгоревших стен делали их страшными, будто они и не человеческие образы вовсе, а лики страшилищ, выходцев из могил, или уже настал конец света и сюда собралось воинство сатаны.

В ту пору на улицу выполз придурковатый жебрак — он улыбался, глядя на горе. Тонкий нос горбился ещё сильнее, и сросшиеся брови касались друг друга. Следом бежали такие же, как и он, бездомные собаки, пугливые, прыткие, словно ящерицы. Он бросался с одной стороны улицы на противоположную, а они десятки раз успевали перебежать туда и сюда. Некоторые, неосторожные, попадали лапами под тяжёлые копыта драгунских коней, потом жалобно подвывали, втискивались дрожащими хребтами в какие-то щели. Из их глаз льдинками спадали слёзы, как и у людей. Жебрак приостанавливался, гладил несчастных, не боялся, что его самого притопчут кони, придавят полозья или колёса. Он только ниже надвигал на лицо косматую шапку. Лицо покрывалось сажей — он тоже делался похожим на чудище.

Шведы могли бы приметить в поведении жебрака что-то необычное, однако они принимали его почти за животное, и если бы он попал под колёса — раздавили бы, да он каждый раз успевал отскочить, прижаться к стене, к уцелевшему заборчику. Он торопился к майдану перед Яценковым домом. Там пылали костры, грелись солдаты, дожидавшиеся своей очереди вползти в жилище, согреться, забыться в коротком тяжёлом сне, потому что на снегу по-настоящему не уснуть.

Из уцелевших домов, превращённых в лазареты, доносились пронзительные стоны — жебрак внимательно вслушивался. Возле тех домов ржали лошади. Поравнявшись с лошадиными копытами, собаки, следовавшие за жебраком, судорожно взвывали.

А жебрак падал на колени и крестился, когда из домов выносили трупы и складывали их в длинные кучи. У многих трупов были открыты глаза, очень огромные на стянутых морозом лицах, уже заиндевелых. Иней дробился, рассыпая искры и синеватые тени.

Наконец жебрак прижался к валу перед домом Яценка. Собаки отступили назад. Никем не замеченный, он дождался мгновения, когда на крыльцо вышел король. Сделал несколько шагов вперёд, молча опустился на колени — и только тогда на безумца обратили внимание и, хоть он лежал саженях в двадцати от крыльца, хотели ударить шпагой, но его уже заметил король и велел подвести к себе.

Жебрак и перед крыльцом упал на снег, не понимая, чего от него хотят. Тогда король что-то крикнул офицерам, они — солдатам. Солдаты подвели несчастного к ступенькам, и король, в очень лёгкой для таких морозов одежде и в огромных сверкающих ботфортах, прикладывая руку в белой перчатке к распухшему носу, снова что-то промолвил и бросил на снег большую монету, по его приказу только что вынесенную из дома.

Никого не нашлось рядом, кто бы растолковал жебраку, что сказал король. Когда же солдаты ухватили несчастного, подводя к королю, то собаки на холме забеспокоились. Жебрака так же быстро, как и подвели к ступенькам, вытолкали за вал, всунув в руку подаренную монету.

Поздно вечером в Веприке генерал Ренне расспрашивал Дениса Журбенка, что тому удалось разузнать в захваченном шведами Гадяче. Царь требует, дескать, от генералов ведомостей о намерениях короля, приказывает посылать к шведам разведчиков. С того времени, как в Гадяче сам король, требования сильно ужесточены.

Рядом с генералом, белобрысым немцем, медленно подбирающим русские слова, сидел, вертя чёрный ус под перерубленным когда-то носом, полковник Галаган — он взглядом ободрял своего сотника, которого и не собирался посылать во вражеский стан, но который уж так порывался туда — пришлось разрешить.

Генерал Ренне казался Денису переодетым шведом. Полковник Галаган в соседстве с ним смахивал почти на простолюдина. Денис ведал, однако, что Галаган смолоду набрался на Сечи казацкой науки. Сечевики ценили его уменье — о том достаточно разговоров в войске. Денис запомнил, как умело рубил полковник врагов на пароме. Генерал всматривался в монету, данную Денису королём Карлом. В тонких пальцах золото сияло раскалённым углём.

— Молодец! — похвалил он казака, смешно произнося слова. — Будет тебе награда... Но зачем подходил к королю? Понимаешь по-шведски?

Денис засмеялся:

— Куда мне!.. Интересно. Сроду не видел такого... Правда, в бою... Так то в бою... А здесь — как вот вас. Рядом с ним стоял генерал, которого мы водили по лесу.

— Вот как? Лагеркрон. Браво! Не узнал тебя?

— Нет. Он не глядел вниз.

— А куда дальше пойдёт король?

Денис вопросительно взглянул на Балагана. Полковник советовал быть откровенным.

— Сюда, ваше превосходительство!

— Что заметил? — прищурил глаз генерал.

— Там всего полно, ваше превосходительство!.. Но если подумать, так куда ему подаваться? Мазепинцы говорят, что король очень обозлён. И я видел: сердит. Только он уже не так уверен в своей силе.

— Почему?

— На Бога уповает. Не пожалел монеты для жебрака.

Генерал хмыкнул, склоняясь над картой. Полковник Галаган показал знаками, чтобы казак уходил.

Складывалось впечатление, будто генерал рассуждает по-своему насчёт того, куда подастся король, а полковник не торопится его переубеждать, — жаль, не поспоришь. Да чего расстраиваться? Каждый делает то, что ему назначено Богом.

Казак успокоился. Ещё и теперь чувствовал приятное возбуждение после удачного посещения вражеского стана. Будет ему и награда. Да что награда — за королевскую монету вдоволь погуляешь...

Ещё в Польше, в старинном тёмном костёле над высоким обрывом, где с каждой стены смотрят суровые узколицые святые, на холодном полу, мастерски выложенном из красноватых каменных квадратиков, лейтенант Штром поднял небольшую книжонку в красной яркой коже. Среди повсеместного беспорядка она привлекла внимание чистотой и своим ярким цветом.