Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Жрец, несмотря на преклонный возраст, сражался с такой отвагой, что все изумились. Можно было подумать, что, вместо того чтобы на религиозных празднествах оглашать храмы звуками систры, он всю жизнь только и делал, что ловко управлялся с оружием. Сверкая глазами, разгоряченный яростью, он орудовал тяжелой секирой не хуже любого из солдат и с необыкновенной ловкостью отбивал все сыпавшиеся на него удары.

– Спасайся, Миринри! – крикнул он. – Для этого сброда достаточно меня одного!

Его бы, несомненно, смяли вместе с товарищами, если бы с реки вовремя не подоспели эфиопы и не вырвали их из рук озверевших пьяных. Этих великанов из Верхнего Египта побаивались даже фараоны, которым много веков спустя пришлось на себе испытать их храбрость и отдать им трон. Они с быстротой молнии прикрыли Миринри и его спутников и набросились на атакующих, с дикими криками безжалостно круша всех, кто подходил ближе. В руках этих атлетов секиры в буквальном смысле слова разрубали напополам тех, кто не успел удрать, или наносили им серьезные увечья, без надежды на выздоровление. Достаточно было отразить две атаки пьяной толпы, чтобы отбросить ее к пальмовой роще, где вопили перепуганные музыкантши и танцовщицы.

Убедившись, что Унису и Ате не угрожает опасность, Миринри, держа за руку колдунью, перепрыгнул на плавучий остров и осторожно, чтобы не провалиться сквозь переплетение водорослей, перебрался на парусник. Эфиопы бегом догоняли их, пропустив вперед Ату и Униса, ибо упорная пьяная толпа снова пошла на приступ, осыпая их дождем стрел и бросая дротики с острыми медными наконечниками.

– Все на борт! – крикнул Миринри, помогая девушке подняться по веревочному трапу, свисавшему с борта лодки.

Эфиопы не заставили его повторять приказ, поскольку были уже не в состоянии сдерживать неожиданно разросшуюся орду. Они быстро вскарабкались на лодку, кто по трапу, кто по канату, и присоединились к команде на палубе.

– Приготовьтесь к обороне, – сказал Ата. – Здесь есть луки и щиты. Придется немало постараться, чтобы успокоить этих бродяг.

– Думаешь, они нападут? – спросил Миринри.

– В покое они нас не оставят, мой господин, – ответил египтянин. – Они слишком много выпили, и вино ударило им в голову. Надо было позволить им прикончить эту колдунью, которую мы совсем не знаем. Ты допустил промах, который будет нам дорого стоить.

– Если я на самом деле фараон, то мой долг – защищать слабых и поддерживать своих будущих подданных, – гордо ответил Миринри. – Отец на моем месте поступил бы точно так же.

– Это правда, – сказал Унис. – Я восхищен твоей храбростью и твоей мудростью, Сын Солнца. Я никогда тобой так не гордился, как сегодня. Однажды ты вытащил из пасти крокодила царевну, сегодня спас незнакомую бедную девушку. Это истинное великодушие истинного фараона. Ты будешь столь же велик, как и твой отец.

– Но эти люди могут убить будущего царя Египта, – ответил Ата. – Мы застряли в траве, а перед нами враг, в десятки раз превосходящий нас численностью.

– Мой отец не считал халдейские орды, когда разбил их на Красном море, – сказал Миринри. – В моих жилах течет кровь великого воина, и я тоже не стану считать врагов. Щит и меч! Вперед, эфиопы, враг перед нами!

Пьяных, казалось, охватил настоящий пыл сражения. Подбадривая себя криками и размахивая оружием, они попрыгали на плавучий остров. В них уже не осталось ничего человеческого. Все превратились в свирепых воинов, в руках у них появились щиты, у кого квадратный, у кого овальный с голубым рисунком, у кого длинный с зубцами по верхнему и нижнему краю. И у всех на головах оказались кожаные шлемы. У каждого шлема имелись вертикальные прорези для ушей.

Эфиопы испуганными не выглядели, ведь они принадлежали к тем жителям Верхнего Египта, которых отличала особая храбрость. Они вытащили на палубу охапки оружия, и прежде всего одинарных и двойных луков. Все луки были укреплены по внутренней стороне роговыми пластинами, а колчаны полны стрел с длинными и широкими наконечниками.

Толпа остановилась на берегу Нила, словно не решаясь двигаться дальше или пытаясь сообразить, какими силами располагает парусник, прежде чем его атаковать.

– Может, не отважатся? – спросил Миринри, который был еще охвачен пылом сражения.

– Подождем, пока у них мозги хоть чуть прояснятся, – ответил Ата.

– Может, пока воспользуемся случаем, чтобы открыть канал? – спросил Унис.

– Сколько еще нужно времени, чтобы добраться до чистой воды? – спросил Ата, обернувшись к эфиопам.

– Час работы, и можно будет пройти скопление водорослей, что нас держит, – ответил один из эфиопов.

– Пусть одиннадцать человек сойдут на плавучий остров и продолжат работу. Остальные останутся на борту для обороны, – приказал Миринри. – А если кто и провалится, то это не так уж и опасно.

– Повинуйтесь этому юноше, он командир, – велел Ата эфиопам.

Пока эфиопы перестраивались, выполняя приказ, многие из пьяных прыгнули на плавучий остров, накрывшись щитами, и сделали по нескольку выстрелов, чтобы проверить крепость своих стрел. Приблизившись к паруснику шагов на двести, они остановились, зарывшись ногами в массу травы, и один из них громко крикнул:

– Пусть чужестранцы с Верхнего Нила выслушают меня, пока река не обагрилась кровью.

– Говори! – сказал Миринри, на всякий случай закрывшись щитом от дротиков.

– Мы требуем выдать нам колдунью, ибо уже поклялись принести ее в жертву Баст, чтобы ее кровь сделала обильным и щедрым вино будущего года.

– Когда эфиопский принц берет кого-нибудь под свою защиту, он будет его защищать и не выдаст даже самому фараону, – отвечал Миринри. – Таковы наши обычаи.

– Тогда займи ее место. Только при этом условии мы позволим вам спуститься по Нилу.

– Ты всего лишь жалкий пьянчужка, которому вино затмило разум. Ни я, ни колдунья, ни любой из моей команды не послужит жертвой Бастет. Только подойдите, и мы заставим вас на себе испытать закалку нашего оружия и крепость наших мускулов.

Последние его слова потонули в диком вопле, и пьяная орда хлынула на островок водорослей, угрожающе размахивая оружием.

Миринри обернулся и посмотрел на колдунью. Девушка стояла возле мачты, холодная, безучастная, крепко ухватившись рукой за канат. Луна еще не взошла, и во мраке, окутавшем маленькое судно, глаза ее горели и переливались, как у ночного зверя.

Как мы уже говорили, вино, выпитое за день, еще не перебродило в желудках почитателей Бастет, и они бросились на плавучий остров, решительно приближаясь к паруснику, который, несмотря на усилия эфиопов расчистить ему дорогу, все еще неподвижно стоял, зажатый водорослями. У многих из них в руках были смолистые ветки, горевшие, как факелы, но предназначенные явно не для того, чтобы освещать дорогу, поскольку ночи в Египте необыкновенно ясные и каждый предмет виден в деталях с любого расстояния.