Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

– Будешь говорить? – злобно крикнула Хараджа.

– Я уже сказал: я ничего не знаю.

– Ах так? Ну, сейчас увидим…

– Я понял: ты хочешь убить меня. Что ж, развлекайся.

– Если все скажешь, я тебя не трону.

– Я ничего не знаю.

– Раскачайте его!.. Посмотрим, может, решит заговорить, когда почувствует шипы на своей шкуре.

– Ты только зря потеряешь время, – ответил храбрый капитан.

– Давай, Хамед!.. – крикнула племянница Али-паши.

Матросы галиота взревели от гнева, увидев, как их капитан раскачивается между страшных железных зубьев, и подняли аркебузы, но восемь кулеврин на правом борту и тридцать вооруженных ружьями матросов галеры усмирили их порыв. Они не стали ввязываться в драку, учитывая, что на горизонте пятьдесят кораблей в боевой готовности только и ждали сигнала к бою.

Великан взялся за одну веревку, а двое матросов потянули за другую, и бедняга-капитан понесся по воздуху между мачт прямо на железные зубья.

– Будешь говорить? – крикнула Хараджа.

– Я ничего не знаю, – ответил храбрец.

– Тогда пусть пророк примет тебя в царство своего бесконечного милосердия.

– Сука проклятая!.. Ты убиваешь человека, в жилах которого течет та же кровь, что и в твоих. Я ведь тоже турок!

– А сколько курдской крови в твоих жилах? – все с той же иронией спросила Хараджа.

В ответ ей прозвучал такой ужасный крик, что даже матросы галиота разом побледнели. Хамед резко дернул веревку, и капитан с размаху налетел на страшный железный зуб, разорвавший ему спину у самого позвоночника.

На какое-то мгновение несчастный остался насаженным на зуб, который, скорее всего, пробил ему легкое, а потом за веревку дернули матросы, и он понесся в другую сторону, орошая палубу крупными каплями ярко-красной крови.

Снова раздался крик, страшнее первого.

Капитан налетел на зубья, закрепленные на второй мачте, и они впились ему в живот, выйдя на спине на целую пядь.

С галиота снова раздалось гневное рычание, однако ни один матрос не посмел возобновить попытку бунта.

Они не просто почувствовали себя побежденными, они поняли, что пропали. Если бы не пятьдесят галер, эти смельчаки не мешкая ввязались бы в отчаянный бой. Ведь малоазиатские турки умеют за себя постоять. Капитан так и остался висеть, насаженный на шипы, скрюченный от боли, из ран обильно текла кровь, из живота вывалились кишки.

Он хрипел, задыхался и проклинал пророка и Аллаха, вместе взятых.

Племянница паши глядела на него безучастно. Можно было подумать, она насадила на зубья какого-нибудь бассорского петуха, а не доблестного дамасского воина.

На палубах обоих кораблей воцарилась мертвая тишина, которую нарушали только хрипы капитана, все более слабевшие. Все затаили дыхание.

Вдруг прозвучал резкий голос Хараджи.

– Метюб, – сказала она, усевшись на кулеврину, – этот тип мне надоел своими хрипами загарпуненной акулы. Пристрели его.

– Не заставляй меня совершить такую мерзость, госпожа, – ответил комендант замка Хусиф. – Дай ему спокойно умереть.

– Но в таком случае ты более жесток, чем я. Агония продлится несколько часов, и нет никакой надежды, что он вернется в Дамаск. Гурии пророка, улыбаясь, ожидают воинов ислама. Так ускорь же его восхождение к ним.

– Может, ты и права. Но эту службу пусть сослужит тебе Хамед. Я воин, но не убийца.

– Ты слышал, Хамед? – повернулась к негру Хараджа.

– Да, госпожа.

– Прикончи его.

Палач с галеры взял из рук одного из матросов аркебузу, раздул запал, тщательно прицелился и выстрелил. Капитан паши Дамаска получил пулю в голову и умер сразу, даже не вздохнув.

– Его душа теперь в объятиях гурий, – сказала Хараджа. – Мужчины-воины получают такое вознаграждение, а вот мы, женщины…

– Думаешь, он там? – с издевкой заметил Метюб. – Он же умер не в сражении с гяурами.

– Пророк великодушен.

Капитан поморщился и покачал головой.

На кораблях снова стало тихо. Экипаж галеры сохранял спокойствие, экипаж галиота глухо роптал. Солдаты паши Дамаска оружия не сложили. Затем Хараджа сказала, обернувшись к Метюбу:

– Ты призадумался о душе капитана паши? Он действительно был твоим собратом.

– Что ты хочешь этим сказать, госпожа? – отозвался турок, которому порядком надоели кровожадные капризы хозяйки.

– Вели этим людям сложить оружие, – произнесла Хараджа, указывая на команду галиота. – Запалы, которые производят в Дамаске, слишком дурно пахнут, чтобы можно было выносить их запах долгое время. Вон там стоят пятьдесят галер, и они только и ждут, чтобы на грот-мачте нашего корабля взвился голубой флаг с желтой полосой. Тогда они разнесут галиот в клочья, как паршивую баржу.

Эти слова были сказаны громко, чтобы их услышали все дамаскины.

Метюб подошел к борту и властно скомандовал:

– Сложить оружие! Такова воля племянницы паши.

Дамаскины зароптали, но потом загасили запалы и с грохотом побросали тяжелые аркебузы на палубу. Сабли и ятаганы полетели в море.

– Исполнено, – сказал Метюб.

– А теперь иди и приведи мне из каюты пашу.

– Что ты хочешь с ним сделать?

– Это я решу сама.

Комендант замка Хусиф подозвал великана-негра и четверых аркебузиров, шагнул на галиот и исчез в каюте высоких шканцев. Спустя минуты две он вышел, неся на руках старика с длинной белой бородой, завернутого в покрывало из великолепного дамасского шелка.

Это был паша, отец Дамасского Льва. Капитан велел сдвинуть вместе две кулеврины и усадил на них старика в двух шагах от Хараджи.

Паше, должно быть, уже перевалило за шестьдесят, он отличался величавой осанкой, лицо дышало благородством и энергией.

Его горящие глаза впились в глаза Хараджи, выдавая пыл и отвагу опытного воина.

– Кто ты такая, – грозно спросил он, – что осмеливаешься обстреливать корабль, на котором плывет к султану паша Дамаска? Разве ты не видела моего флага на грот-мачте?

– А разве ты не видел флага на моей галере? – ответила Хараджа. – Так посмотри!

Паша поднял глаза на макушку грот-мачты и отпрянул с удивлением и гневом.

– Флаг Али-паши! – воскликнул он. – Что нужно от меня великому адмиралу? Он, по-моему, неплохо проводит время возле Крита.

– Это мне кое-что от тебя нужно.

– А кто ты?

– Племянница Али-паши.

– Владелица замка Хусиф?

– Она самая…

Паша сжал кулаки.

– Я знал, что когда-нибудь ты появишься у меня на пути, коварная женщина, – крикнул он. – Ты трижды пыталась покушаться на меня, выманить из Дамаска или схватить на море, что ты и проделала сейчас. Что тебе нужно от меня? Учти, я состою в родстве с Магометом Вторым!

– Он уже умер и не пожелает покинуть райских гурий, чтобы прийти тебе на помощь.

– Я государь, монарх!