Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Красавицу передернуло, лицо ее вспыхнуло ярко-красным румянцем, а в глазах зажглась неукротимая свирепость янычара.

Она повернулась к капитану и спросила срывающимся голосом:

– Метюб, а ты не устал любоваться террасами замка Хусиф?

Здоровяк безмятежно поглядел на нее, скрестил руки на груди и спокойно ответил:

– Если племянница Али-паши желает посмотреть, как человек, описав в воздухе большую дугу, полетит вниз и разобьется о скалы, ей надо только сказать. Я готов прыгнуть…

Он взобрался на парапет и со злостью смотрел вниз, на скалы, готовые изуродовать его по приказу хозяйки. Начался прилив, и море бушевало все громче.

– Так что, госпожа, хочешь? Чего стоит одна человеческая жизнь, когда на Крите тысячи и тысячи христиан и турок падают, сраженные минами, кулевринами или зарубленные мечами и саблями? На Крите люди гибнут уже больше года, и, если ты пошлешь меня туда, может, я и пополню ряды тех пятидесяти тысяч турок, которых малочисленные, но храбрые венецианцы отправили в царство гурий пророка.

– Ты с ума сошел, – сказала Хараджа, схватив его за руку и заставив спрыгнуть с парапета. – Моя галера готова?

– Уже восемь дней, как готова.

– А мое оружие и доспехи?

– На корме.

– Пошли, Метюб. Если я пока не могу схватить Дамасского Льва и его жену, то захвачу хотя бы его отца. А малыша должны были похитить, и он, возможно, уже находится на Крите в руках моего дяди.

– Вряд ли ты найдешь его живым.

– Ему всего три года.

– Однако твой дядюшка ради развлечения иногда велит содрать кожу с парочки христианских младенцев.

– Замолчи!.. Пошли со мной!..

Метюб помог ей сойти с парапета, и оба начали спускаться по бесконечной лестнице, вырубленной прямо в скале. Она была такой узкой, что даже от небольшого войска ее смогли оборонять всего несколько человек. На верхние террасы и на вершины башен высыпали обитатели крепости: ее защитники, а вместе с ними женщины. Но никто не осмелился криком приветствовать галиот паши Дамаска.

Все слишком боялись племянницы грозного Али-паши.

Насчитав по дороге около ста шестидесяти ступеней, капитан вместе с Хараджей спустились в маленькую бухту, посреди которой, посверкивая латунной окантовкой фальшбортов, колыхалась на волнах великолепная четырехсоттонная галера, выкрашенная в красный цвет.

Она была оснащена двумя большими латинскими парусами (на средиземноморском Востоке в то время пользовались только латинскими парусами), тоже красными, в голубую полоску, тремя рядами весел и шестнадцатью кулевринами, расставленными на палубе таким образом, чтобы можно было обстреливать любую сторону горизонта.

Экипаж составляли тридцать прикованных к скамейкам гребцов и сорок отборных турецких солдат в железных и стальных доспехах. Хараджу и капитана уже ожидала шлюпка, готовая доставить их на борт.

– Все на местах? – спросил капитан у сидящих в шлюпке матросов.

– Все! – хором ответили они. – Отчаливаем!..

В один миг промчались они по водной глади, и племянница паши вместе с капитаном по простому веревочному трапу поднялись на галеру. Тридцать воинов, вооруженных тяжелыми аркебузами, саблями и ятаганами, выстроились на палубе, чтобы приветствовать свою повелительницу.

Она же, по обыкновению, не удостоила их даже взглядом и сразу спустилась в каюту. А капитан, оглядев паруса и такелаж, отдал несколько быстрых, резких команд.

Чтобы поднять два якоря, хватило нескольких оборотов лебедки, ибо дно было мягкое. Паруса стали по ветру, тридцать весел мощно задвигались в руках гребцов под окрики и угрозы надсмотрщиков, и красавица-галера покинула бухту, обогнула скалу со стоявшей на ней батареей и горделиво вышла в море, двигаясь на веслах, поскольку ветра почти не было.

Галиот паши Дамаска уже миновал замок Хусиф и спокойно продолжал свой путь тоже на веслах. На губах Метюба заиграла дьявольская усмешка.

– Ну и куда вы собрались, несчастные? – пробормотал он. – Попасть в плен к туркам – дело скверное, но это еще полбеды. Тут вмешается Хараджа, и пощады не будет никому, даже старому паше.

Так рассуждал он сам с собой, сидя верхом на большой кулеврине, отлитой в Константинополе, когда к нему подошла Хараджа.

Она была почти полностью закована в стальные доспехи с тонкой чеканкой на кирасе, в нарукавниках и ножных латах, на шлеме красовались страусовые перья. Элегантную маленькую саблю сменил изогнутый меч, прекрасное оружие для абордажа.

– Уже можно стрелять, Метюб? – спросила она, внимательно посмотрев на галиот паши.

– Когда пожелаешь, госпожа, – ответил капитан. – Между нами не более трех выстрелов из крупной аркебузы.

– Потребуй, чтобы они сдались.

– Паша очень удивится, если его обстреляют соотечественники.

– Но прежде всего видишь ли ты на палубе отца Дамасского Льва?

– Я не вижу среди тех, кто на палубе, ни одного пожилого человека. Подозреваю, старик болен.

Пухлые губы Хараджи скривились в жестокой усмешке. Капитан, не спускавший с нее глаз, покачал головой и тихо проворчал:

– Гм!.. Не хотел бы я оказаться на месте старого паши. Но если на борту галиота окажутся Дамасский Лев и Капитан Темпеста, вряд ли племянница Али-паши рискнет пойти на абордаж, а уж я тем более.

– Ну так что, Метюб? – сухо спросила Хараджа. – Мне кажется, здесь, на моей галере, зря теряют время.

– Мы его быстро наверстаем, госпожа. Подожди минутку…

Он подскочил к широкому центральному люку, позволявшему видеть все, что происходит у гребцов, и громко крикнул голосом, не допускавшим возражений:

– Пусть надсмотрщики возьмутся за плетки и не щадят гребцов. Мы торопимся, понятно?

Потом, когда нутро галеры огласилось криками боли, он вернулся на палубу, где шестеро матросов уже зарядили большую константинопольскую кулеврину.

– Сначала дадим предупредительный залп, – сказал он. – Если они не остановятся, снесем им мачты. Восемь кулеврин против шестнадцати!.. У нас отличное преимущество.

Длинный трехметровый ствол бабахнул холостым, и эхо от выстрела долго металось над водой, отражаясь в волнах, которые постепенно поднимал южный ветер.

Капитан галиота в знак приветствия трижды поднял и спустил флаг паши Дамаска и, вместо того чтобы замедлить ход, приказал гребцам приналечь на весла. Красивые брови Хараджи поползли вверх, глаза загорелись.

– Как! – вскричала она. – Они не подчинились приказу племянницы великого паши?

– Госпожа, – сказал Метюб, – но ведь твой флаг еще не развернули. Да и к тому же на галиоте не какие-нибудь жалкие торговцы, а один из самых могущественных правителей Малой Азии.

– Пусть развернут флаг Али-паши!..

– Тогда галера быстрее уберется.