Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

Однажды, когда герцогиня окончательно пришла в себя, перед домом появился турок на коне. К кончику копья у него был привязан белый шелковый лоскуток. Он хотел поговорить с Мулеем-эль-Каделем.

Его впустили в дом.

В тот же вечер под прикрытием темноты с рейда Суды бесшумно отчалил галиот, взяв курс на Италию.

Не говоря ни слова, он отвязал от седла маленькую шкатулку и протянул Дамасскому Льву. Тот сильно побледнел. Гонец сказал:

– Это от Селима, нашего султана.

И умчался прочь галопом.

– Что с вами, Мулей? – спросила герцогиня, наблюдавшая эту сцену.

– Взгляните, – в смятении ответил мусульманин.

Он открыл резную серебряную шкатулку и показал ей черный шелковый шнурок, лежавший внутри.

Элеонора вскрикнула от ужаса. Такой шнурок султан присылал тому, кто попал в опалу, чтобы этот человек повесился.

– Что ты думаешь предпринять, Мулей? – с тревогой спросила герцогиня.

– Жизнь рядом с тобой приносит слишком много радости, чтобы покориться решению султана, – отвечал Дамасский Лев. – Я отрекаюсь от религии моих отцов и от Магомета и принимаю твою религию. Увези меня в Италию, Элеонора. С этого момента я христианин, и ты сама знаешь, как я тебя люблю.

В тот же вечер под прикрытием темноты с рейда Суды бесшумно отчалил галиот, взяв курс на Италию.

На борту галиота были герцогиня, Мулей-эль-Кадель, Перпиньяно, двое моряков и греки.

– Голубое знамя с тремя львами, стоящими на задних лапах!.. Это галера паши Дамаска!.. Готовьте нашу галеру к бою!.. Госпожа, час отмщения настал!

Эти слова произнес высокий, крепко сбитый и очень загорелый турецкий офицер, который уже давно наблюдал за кораблем с высокой террасы замка Хусиф. Замок представлял собой мощную крепость венецианской постройки, и, для того чтобы заставить капитулировать последних венецианцев, выживших на Кипре после осады, понадобилось двести турецких галер.

Замок одним фасадом глядел на море, другим – на внутреннюю часть острова. Вздымались вверх высокие башни, на просторных террасах было рассредоточено более пятидесяти кулеврин и около двадцати бомбометов. Голос здоровяка-офицера, громкий, как рев быка, на секунду перекрыл грохот прибоя, вечно бившегося о скалы и заполнявшего эхом весь замок снизу доверху.

Мгновение спустя из башни легким, быстрым шагом вышла молодая, очень красивая женщина лет двадцати двух. Она была высокая и стройная, черные глаза живо глядели из-под прекрасно очерченных длинных, вразлет, бровей, пухлые губы маленького рта напоминали спелые вишни, а по плечам струились длинные, цвета воронова крыла волосы.

В ее лице прекрасной греческой лепки было нечто такое, что сразу выдавало в ней турчанку, в глубине души жестокую. Таких обычно пестовали для себя кровожадные султаны XV–XVI веков.

Согласно моде знатных турчанок той эпохи, на ней были великолепные широкие шальвары из расшитого золотом белого шелка, простеганные изнутри, чтобы не просвечивали ноги, и короткая зеленая курточка с серебряным шитьем по краю и пуговицами из бесценных крупных жемчужин. Концы широкого пояса из красного бархата, завязанного узлом спереди, спускались до самых башмачков с загнутыми носами, сшитых из красной кожи с золотым орнаментом.

Она отличалась от женщин, помешанных на драгоценностях, которые султаны, разграбив очередную провинцию или королевство, расшвыривали направо и налево с щедростью истинных воров. Украшений ни в ушах, ни на руках юная красавица не носила, зато на поясе у нее висела маленькая сабля в серебряных ножнах, отделанных перламутром, с золотой рукоятью, инкрустированной сапфирами и изумрудами.

– Что это мой капитан [17] Офицер в чине армейского капитана обычно выполнял обязанности коменданта крепости. (Примеч. перев.) так раскричался? – спросила она у турка, который пристально что-то высматривал, стоя на краю террасы и заслонив глаза от солнца ладонями. – Ты не забыл, что настало время выпить кофе?

– Лучший кофе сейчас прибудет с моря, госпожа, – отозвался капитан. – Паша Дамаска наконец-то угодил в сети, расставленные твоим дядюшкой, великим пашой.

На лице красавицы появилось жестокое, диковатое выражение, глаза сверкнули мрачным огнем.

– Ты так думаешь, Метюб?

– Я же не слепой! Пророк пока еще не пожелал меня ослепить. Смотри вон туда, вон он, галиот паши, движется спокойно и вальяжно, и на грот-мачте развевается голубой флаг с тремя Дамасскими Львами на задних лапах. Смотри, Хараджа!.. Смотри!..

Прекрасная турчанка, как пантера, бросилась к широкому парапету, где стояли шесть кулеврин с клеймами Венеции, явно захваченных после резни в Никозии и Фамагусте, и тоже загородила глаза рукой: утреннее солнце уже сияло достаточно ярко.

Перед глазами разверзлась пугающая стометровая пропасть, поскольку с этой стороны стены замка обрывались в море. Но ее это ничуть не смутило, и она спокойно прислушалась к грохоту прибоя, долетавшему снизу.

Шагах в тысяче от берега виднелась небольшая галера, водоизмещением примерно в триста тонн, с двумя рядами весел и двумя мачтами, на которых белели огромные латинские паруса. Корабль медленно приближался, скользя по спокойной морской глади и направляясь на северо-запад, к Греческому архипелагу, словно собирался бросить якорь в могущественном Константинополе.

– Восемь кулеврин, – насчитал капитан. – Двадцать солдат и двадцать гребцов на веслах. Неплохой куш для нас. Что скажешь, госпожа? Команда паши постоянно сторожит все пути к Архипелагу?

Смертельно побледнев, Хараджа молчала. Она стояла у края пропасти, на дне которой бился и грохотал прибой, и то и дело запускала пальцы в длинные волосы, будто хотела вырвать прядь. Прекрасный лоб этой странной красавицы был нахмурен, словно в душе у нее бушевала буря.

– Ты меня поняла, госпожа? – спросил капитан. – Неужели теперь, через четыре года, мы позволим, чтобы паша Дамаска, отец храброго воина, который должен был стать твоим мужем, от нас ушел?

Хараджа снова принялась терзать темные пряди и сказала:

– Ох уж эти воспоминания прошлого!..

– О ком ты сейчас думаешь? – не без иронии поинтересовался капитан. – О Дамасском Льве или о красавце-капитане, который оказался женщиной и стал его женой? То, что она женщина, не помешало ей нанести мне мастерский удар шпагой… Она и вправду была известна в Фамагусте под именем Капитан Темпеста.