Густав Эмар - Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник)

Все принялись за еду.

Донья Линда была прелестна. Лицо девушки приобрело прежнюю перламутровую свежесть, оттенок меланхолии придавал ее красоте еще большее очарование.

Дон Рамон был серьезен, но не грустен. Он любезно отвечал на вежливые знаки внимания, выказываемые ему флибустьерами.

Разговор, сначала довольно вялый, вскоре оживился и сделался занимательным.

– Адмирал, – обратился дон Рамон к Монбару, – я рад, что вижу вас и могу выразить вам свою благодарность за великодушие…

– Не будем упоминать об этом, сеньор кабальеро, – перебил его Монбар с добродушной улыбкой. – В этом деле я только следовал указаниям, данным мне капитаном Лораном. Таким образом, одному только ему, а вовсе не мне, вы обязаны сохранением вашего состояния.

– Я знала это! – прошептала донья Линда, подняв на капитана взгляд, исполненный невыразимого чувства, и прелестное личико ее покрылось яркой краской.

– Как, капитан! – вскричал дон Рамон, протягивая через стол руку молодому человеку. – Разве вы хотите, чтобы я уже никогда не мог сквитаться с вами?

– Я рассчитываю на это, – ответил Лоран, смеясь и украдкой бросая взгляд на девушку.

– Это еще не все, господа, – сказал д’Ожерон, – прошу уделить и мне минутку внимания.

– Еще не все? – удивился Лоран.

– Бесспорно.

– Господа, – вступил Мигель Баск, – сперва я предлагаю выпить за здоровье нашего губернатора, а потом уж выслушать его.

– Я поддерживаю это предложение!

– С условием, чтобы было выпито дважды, – прибавил Олоне.

Все расхохотались, наполнили стаканы и осушили их до дна.

– Теперь мы слушаем, – объявил Дрейф с полным ртом.

– Господа! – заговорил д’Ожерон, отодвинувшись от стола. – Вчера фрегат его величества «Клоринда», которым командует наш старый товарищ Дюкас, пришел в Пор-де-Пе прямо из Бреста с уймой хороших вестей.

– Старый черт Дюкас всегда навезет их целую кучу, – заметил Польтэ.

– За его здоровье! – гаркнул Олоне.

– Молчи, болтун! – остановил его Мигель Баск.

В утешение Олоне выпил один.

– Сеньор дон Рамон де Ла Крус, – обратился д’Ожерон к испанцу, – Монбар прислал мне из Панамы отчет о своей экспедиции, а вместе с ним и подробное описание вашего доблестного поведения во время событий, совершившихся на перешейке. Это донесение, написанное рукой капитана Лорана и засвидетельствованное подписями адмирала, старших офицеров его штаба и двенадцати именитых граждан Панамы, было отослано мною его величеству Людовику Четырнадцатому. Его величество соблаговолил переслать его герцогу д’Аркуру, своему посланнику в Мадриде, с предписанием предоставить на усмотрение его католического величества и вместе с тем поддержать приложенную к донесению его собственную просьбу. Будьте уверены, кабальеро, я почитаю за счастье, что его величество король, мой властелин, избрал меня, чтобы передать вам ответ короля Испании.

Д’Ожерон встал и с поклоном подал дону Рамону несколько свитков. Тот принял их дрожащей рукой.

– Прочтите, – сказал д’Ожерон.

Дон Рамон развернул свиток и пробежал его глазами. Он побледнел, слезы сверкнули у него в глазах.

– Как! – вскричал он, не в состоянии владеть собой от нахлынувших чувств. – Возможно ли это?!

– Все возможно с вашими достоинствами.

– Я? Я пожалован в графы де Санта-Крус, в испанские гранды и назначен губернатором и генерал-капитаном острова Кубы! О!

В невыразимом волнении он встал с места.

– Да кто же вы? – обратился он к Лорану. – Кто вы, имеющий власть творить подобные чудеса?

– Ваше высочество! – почтительно обратился д’Ожерон к капитану Лорану. – Если вы удостоите…

– Ни слова! – с живостью перебил флибустьер, и глаза его метнули молнии. – Так-то вы держите свою клятву?!

Он наклонился к дону Рамону с сочувственной улыбкой:

– Кто я, любезный граф? Разве вы не знаете? Разбойник, вор, как вы, испанцы, называете нас, и ничего более.

Дон Рамон, окончательно растерявшись, опустился на стул.

– Быть может, я и пользуюсь некоторым влиянием в высших сферах, – прибавил Лоран с язвительной иронией, – но оно невелико, как сами можете судить.

Новоиспеченный граф думал, что все это происходит во сне, он наивно боялся проснуться.

С сияющим от счастья лицом донья Линда нежно целовала руки отца, но взгляд ее был обращен на Лорана.

– Продолжайте, любезный д’Ожерон, – сказал Лоран, смеясь, – кажется, вы сообщили еще не все.

– Многое еще следует добавить, капитан, но, признаться, я в затруднении.

– Вы в затруднении? Полно!

– Дело вот в чем, брат-матрос, – вмешался Монбар, приходя на помощь губернатору, – его величество Людовик Четырнадцатый удостоил…

– Удостоил… Ну же! Что ты замолчал?

– Костью поперхнулся, – ответил Монбар, смеясь, – она мне встала поперек горла.

– Черт возьми! Видно, уж очень трудно даются тебе эти слова.

– Да уж… Да, видно, ничего не поделать!.. Его величество Людовик Четырнадцатый, – прибавил Монбар с иронией, – удостоил каждого из нас грамоты на звание командующего эскадрой.

– Командующего эскадрой! – вскричал молодой человек надменно. – И это мне? Мне, сыну… – Но он тотчас овладел собой и прибавил с горечью: – Я весьма признателен его величеству за такую милость. Надеюсь, ты отказался, брат?

– Еще бы! – засмеялся Монбар. – Я служу королю на свой лад, так мне приятнее.

– И мне тоже. На что нам чины, когда мы и без того начальники? Разве мы не первые среди товарищей? Пусть нам раздадут титулы лучше тех, которые нам даны нашими братьями! Да и то сказать, ведь мы разгромленные титаны, отверженцы старой европейской семьи, на что же нам такие милости? Возьмите ваши грамоты назад, любезный д’Ожерон, и возвратите их королю, вашему властелину, нам они не нужны! Из всех Береговых братьев вы не найдете ни одного, кто бы оценил их дороже щепотки табака в трубке.

– Браво! Да здравствует Лоран! Да здравствует Монбар! Да здравствует флибустьерство! – вскричали авантюристы в порыве энтузиазма.

Изумление дона Рамона дошло до предела, он чувствовал, что мысли его путаются.

Он никак не мог постичь, что это за удивительные люди, которые ставили себя наравне с могущественнейшим властителем Европы и, заставляя осыпать милостями других, сами пренебрегали почестями, гордо провозглашая себя независимыми от государя, которому оказывали такие блестящие услуги.

Доньей Линдой овладело странное волнение, сердце ее сжималось, и слезы наворачивались ей на глаза – слезы радости или грусти, она не сумела бы объяснить этого сама.

– Я не настаиваю, капитан, зная, что все было бы напрасно, – продолжал д’Ожерон, – но позвольте заметить вам, что его величество будет огорчен вашим отказом.