Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Несмотря на физическую и нравственную усталость, сардар и ханум потребовали коней и заявили, что они не желают сдаваться русским и что у кого есть стыд, тот разделит их участь.

Увы, на этот призыв отозвались немногие. При сардаре осталась всего горсточка людей, которым расстаться с мыслью об аломанах было неприятнее, чем лишиться жизни. Эта горсточка направилась в пески, чтобы пробраться в Мерв.

Дерево растет веками, а от напора бури оно ложится на землю, для того чтобы уже никогда не подняться. Сигнал к падению подали жители Аннау. В мирное время им жилось тесно между Ираном и Теке.

«Мы день и ночь плакали и молили Аллаха, чтобы могущественная держава изволила пожаловать к стороне Ахала, – писали они победителю Теке. – Наконец вопли наши услышаны, и мы, несчастные, весьма этому обрадованы».

Старшины Кизыл-Арвата тоже не замедлили с ответом на приглашение победителя прийти к нему с покорностью.

«После низкого почтения, – писали они, – от нас русскому сардару слова следующие: против вас мы не имеем никакого враждебного намерения и считаем вас за самого старшего. Теперь, ага-джанарал, помилуй нас, и мы будем исполнять твои приказания. Приди и посмотри, как мы живем мирно и занимаемся своими обыкновенными делами».

Солоры и сарыки, как более знатные племена, писали более знатным слогом:

«Мы всегда были во вражде с теке и убивали их, сколько хотели. Таких храбрых людей, как мы, немного на свете, поэтому хан из Мешеда, шах из Серакса, шах Дарегеза и шах Кучанский предлагают нам землю, воду и свою дружбу. Но они шииты, и мы не желаем иметь их своими братьями. Вы же нам приятны. Если вы заключите с нами мир, то это будет всем хорошо. Кланяемся вам и молимся».

«Вы присланы сюда нашим победителем, – писали жители Гяурса, испытавшие на своих лучших людях свист змеиных бичей, посетившему их отрядному начальнику. – Наши люди были на защите Геок-Тепе и большая часть их там погибла. Непобедимое побеждено, и что же после того остается нам, оставшимся в живых? Поклониться победителю и просить у него прощения за наши прежние дела, что мы и делаем».

Мерв-Теке, находившееся еще далеко от победителя, писало с заносчивостью:

«Небезызвестно вам, джанарал, что войска Наср-эд-Дин-шаха были нами всегда побеждаемы, и много раз при встрече с нами они теряли пушки и имущество. Победив войска хивинского хана, мы самого Магомет-Эмин-хана убили. Мы всех побеждали. Если вы нас победите, будет вам хорошо, если же мы победим, будет вам большой убыток. Помиритесь с нами, и тогда обе стороны будут в порядке и удовольствии».

Несмотря, однако, на вызывающий тон, Мерв отказался от предложения сардара образовать новую защиту. Набрав здесь в сторонники не более двух тысяч человек, он решил, что с такой горстью людей война невозможна.

Ему оставалось покориться, хотя бы строгая ханум обозвала его собакой.

«Доношу вам, генерал, – писал он командующему после своей неудачи в Мерве, – что когда я бежал из Ахала, то на пути получил письмо, в котором сказано: «Не бойся явиться к великому генералу, он забыл все твои грехи». Поэтому, надеясь на милость Белого царя, я прошу вас, генерал, оставить мне жизнь, лошадь и оружие. Вашу же лошадь я посылаю вам в подарок».

То была боевая лошадь Скобелева Шейново, пользовавшаяся в плену большим почетом.

– Шейново привели! Шейново привели! – раздалось наконец в Асхабаде. – Тыкма сдался, конец войне!

Да, бывший сардар явился в приниженном виде. У ног победителя он положил свой клынч, который был тут же ему возвращен с объявлением от имени Белого царя прощения и забвения всего прошлого.

Несомненное окончание войны выразилось в поспешном выступлении туркестанского отряда обратно через убийственную песчаную пустыню на север, вдаль, за Амударью. Путь предстоял более тяжелый, нежели при передвижении в Теке. Тогда верблюды были свежие, здоровые, а теперь пришлось довольствоваться отощавшими от голода и непосильного труда. Между тем всякое промедление угрожало новыми опасными осложнениями. По весне пески испаряют всю влагу и обращаются в Адам-Крылганы, в долины гибнущих людей.

Не далее третьего перехода верблюды начали падать угрожающим образом, но отрядом командовал тот же туркестанец Куропаткин. Он не задумался бросить в песках все, не исключая офицерского багажа, в чем не видел пользы для отряда, и пошел далее и далее. Воды и еще немножко воды – вот все, что ему было нужно.

– Призвать текинцев и поручить им за хорошую плату собрать брошенное имущество и доставить его сюда, – посоветовал Можайский на заданный ему вопрос, как быть с туркестанским багажом.

Совет его приняли с недоверием.

– Только без конвоя и опеки, – добавил он, – иначе я не ручаюсь за успех дела. Положитесь на честность побежденного врага.

– На честность теке – этих разбойников и грабителей? – вопил бранный воевода.

– Ну да, да, этих разбойников, по вашему мнению, и грабителей… не вкусивших еще благ нашей цивилизации. Доверьтесь им, как бы вы доверились лучшим из ваших друзей.

Бранный воевода уступил с ехидным предвидением, что разбойники разворуют весь багаж до последней нитки. Его предвидение не сбылось. Теке со священным уважением к оказанному им доверию доставили из песков не только все ценное, но и все негодные обрывки и обноски.

Вслед за уходом туркестанцев наступило упразднение вообще боевой организации закаспийского отряда и расформирование полевых управлений.

Охотнее всех Можайский принял меры, чтобы повернуть как можно скорее к морю, а там и за море – к родному, вероятно, пепелищу. Накануне выступления из оазиса Узелков порадовал дядю подарком – экземпляром Библии на английском языке с инициалами на переплете «Ж. С».

– Она найдена при одном из убитых, – пояснил он, – и служит несомненным доказательством, что здесь были англичане.

– Весьма возможно, – подтвердил Борис Сергеевич, – а впрочем, на свете так много случайностей. В кибитке сардара, например, нашли векселя московской чайной фирмы и рецепт Пирогова. Во всяком случае, я очень благодарен за твое любезное внимание… И если тебе нравится мой бинокль…

– Помилуй, дядя!

– И кавказская бурка?

– За такую-то малость?

Перелистывая Библию, Борис Сергеевич пробегал алчными глазами встречавшиеся на ее полях заметки. Почерк их принадлежал Ирине.

Запрятав Библию в сокровенный портфель, хранивший также и дневник Ирины, Борис Сергеевич не расставался с ним ни на суше, ни на море. Злые языки могли придумывать на этот счет какие им угодно побасенки.

На одном из переходов он догнал взвод солдат, медленно подвигавшийся с тяжело раненным графом Беркутовым. При взводе шел доктор. Кныш вел коня.