Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Правитель Дарегеза, величественно окутавшийся в халат с собольей опушкой, выглядел истинным вельможей. Лев с солнцем на спине, красовавшийся на высокой барашковой шапке, грозил всему миру высоко поднятой саблей. Да, никто не умеет держать так гордо головы на плечах, как ильхани Ирана…

Много было высказано при свидании приязни и уверений во взаимной дружбе. Враги одного были объявлены врагами обоих, а в залог общего согласия и вечного мира запасная лошадь командующего добровольно перешла к коновязи ильхани. На указательном же пальце ильхани появился новый перстень с необыкновенной бирюзой.

Разумеется, сердечные чувства нисколько не повредили ни долгу службы, ни патриотизму правителя Дарегеза. После свидания со знаменитым полководцем он отправил феррашей с палками по всему Люфтабаду. Вместе с тем он послал нарочного с донесением к Сапих-салар-азаму, в котором после витиеватого вступления сообщал, что:

«Знаменитый русский полководец, уничтожив гнусное разбойничье гнездо Теке, явился к вашему слуге с почтительной о том вестью, причем его отборное войско преклонило перед вашим слугой три тысячи своих копий. Жерла его тридцати орудий припали также к стопам вашего слуги. Но этот почет нисколько не ослабил твердыни его долга, и он спросил: «Долго ли вы, генерал, намерены прожить в благословенной стране Ирана?» По высокому своему образованию он ответил стихом из Шах-Наме: «Смертный, можешь ли ты, вдыхая аромат Ирана и согреваясь лучами его солнца, быть властителем своих дум?»

Увы! Сапих-салар-азам был человеком малосведущим в «книге царей» и хотя слышал о Фирдоуси, но в депеше правителя Дарегеза его более всего заинтересовали три тысячи копий и тридцать пушечных жерл.

Обратный курьер доставил Сеид-Али-хану наставление, как ему следует обходиться со знаменитым полководцем.

– Наш город маленький, хлеба у нас немного, – заявил Сеид-Али-хан своему новому другу. – Если вы, генерал, намерены долго у нас гостить, то у нас наступит страшный голод.

– Хлеб мы едим свой, – ответил командующий, – а когда в вашем городе недостанет хлеба, мы подвезем его из Ахала и будем раздавать его даром всему вашему народу.

Здесь правитель Дарегеза быстро переменил фронт своей политики и заявил, что хлеба у него тоже много, что ему ничего не стоит подарить своему другу тысячу харваров ячменя.

– Не следует только раздавать народу даровой хлеб, потому что он тогда забудет Бога.

Прошла еще неделя. Из глубины Ирана примчался новый гонец с новыми наставлениями.

– Наши люди очень волнуются, – объявил тогда правитель Дарегеза своему высокому гостю, – и мы боимся, что они сделают вам что-нибудь неприятное.

– О, не беспокойтесь, почтенный ильхани, я настороже и сегодня же прикажу навести пушки на базарную площадь Люфтабада.

Ильхани испугался. Перед ним был тот гёз-канлы, перед которым все воинственное Теке обратилось в прах и развалины. Желая успокоить рассерженного гостя, он принялся уверять, что обыватели Люфтабада трусы и что достаточно послать в город десять феррашей с палками, и они уймутся.

По совести говоря, канцелярии Ирана не сразу решили, что им приятнее – беспокойный ли нрав Теке или строгий порядок, наступивший после разгрома Геок-Тепе. Что же касается правителей хорасанских провинций – наследственных и ненаследственных, – то они предпочли бы остаться в соседстве с головорезами. Правда, эти соседи разоряли пограничные села и брали, чем могли, контрибуцию, но наносимые ими раны выпадали на долю исключительно населения, а не таких особ, как Рукн-уд-доуле. Последний очень сожалел о том, что клоповник, в котором он содержал пленных теке, опустеет и что в минуту пьяной потехи ему некого будет рубить шашкой по башке.

Не успел Сапих-салар-азам решить головоломный вопрос о числе дипломов на «Льва и Солнца», следовавших победителям Теке, разумеется, для их облагораживания, как эти победители явились незваными гостями у стен Люфтабада. С выдачей дипломов пришлось повременить. Три тысячи копий и тридцать пушек предстали перед умственным взором дипломата в неприятной перспективе.

«И только такой глупый человек, как Сеид-Али-хан, мог обрадоваться, что они склонились к его стопам… Да и склонились ли?»

Из Дарегеза шли гонец за гонцом. Но все их известия были неясные, противоречивые. Утренний вестник докладывал, что русский отряд сел на лошадей и вытянулся по дороге к Герату, а вечерний чапар доносил, что отряд возвратился, слез с коней и варит кашу.

Нужно было разобраться в этой путанице сомнений и догадок. На улице Кучей-ла-Лезар никогда не отказывали дать хороший совет, когда нужно было поставить улицу Кучей-черак-газ в затруднительное положение.

После десятого гонца, повторившего еще раз, что друзья возвратились под стены Люфтабада и принялись варить кашу, сапихсалар-азам отправился на прогулку переулочками, без свиты, как простой человек, желающий продать горсточку дешевой бирюзы.

В это время сэр Томсон только что получил европейскую почту. В сумке экстренного курьера нашелся конверт особой важности с печатью министра по делам колоний.

Министр писал:

«Сэр, вам известно, что между границами русского влияние в Средней Азии и нашими индийскими владениями весь путь легко делится на три этапа: Теке, Герат и Кандагар. Я не говорю о Памире, мы займемся им в свое время. Кандагар состоит в полувассальных к нам отношениях. Распоряжаясь свободно его укреплениями и телеграфом, мы можем построить к нему железную дорогу. Россия, постигая, очевидно, наше намерение, собралась ответить нам занятием Теке. Испытанная русским отрядом неудача в прошлом году не остановит победоносное движение вперед так называемого – на языке петербургского кабинета – исторического рока. Теке будет сопротивляться, но с силой его сопротивления соразмерится и сила удара, Теке падет! В этом событии не заблуждаются и академик по среднеазиатским делам Арминий Уомбери, и наш исследователь сэр Роулинсон. Ни та слабая нравственная поддержка, которую мы можем оказать из Хорасана, ни двоедушие хорасанских властей не уберегут твердыни – сегодня Ахала, а завтра Мерва – от русского погрома. Ход событий сократит, таким образом, путь между Индией и Россией на два этапа: от Кандагара к Герату и от Герата к Мерву. Отсюда ясно: кто первый овладеет Гератом, тот будет иметь хороший ключ к замку соседа.

Обращаем ваше испытанное внимание к положению этой маленькой азиатской республики. Благодаря междуцарствию в Афганистане мы можем влиять в данную минуту на ее судьбы без помехи и затруднений. Отделенный в 1857 году от Персии Герат – если не спрашивать мнение его жителей – может быть возвращен нами прежнему хозяину хотя бы в виде подарка с некоторыми за то обязательствами со стороны тегеранского кабинета. При полной солидарности с мнением сэра Роулинсона министерство начертало с этой целью следующую программу новых отношений Герата к Ирану. В Герате мы поставим своего резидента. Укрепления его поступят в распоряжение наших офицеров. Мы выговорим себе право посылать в помощь ему войска на время всякой опасности. Иностранные агенты будут считаться шпионами. Само собой разумеется, что тегеранский кабинет будет против торгового с нами договора на правах более благоприятствуемого государства, но непреодолимого не существует, поэтому поручаю вам…»