Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

Надо же, чтобы у такого вольнодумца жена стала отчаянной, фанатичной проповедницей монархических идей! Свободомыслие мужа, при всей его умеренности, вызывало в ней бесконечную злобу. Ей доставило бы истинное наслаждение зрелище его страданий, и она досаждала супругу чем только могла.

К тому же — он оказался таким растяпой! Подумать только, не смог справиться с мелкими мошенниками — контрабандистами и разбойниками, угнездившимися во вверенном ему уезде! Допустил, что тлевшее поначалу пламя беззакония и непокорности все разгоралось и сейчас уже бушевало жарким костром, потушить который придется уже совсем иными силами и средствами.

Она стыдилась того, что какой-то неотесанный деревенский чурбан, которого звали Гачаг Наби, бросил именно здесь вызов великой империи и та растерялась, не сумев сразу дать наглецу достойную отповедь… Собственно, растерялась не империя, а слабохарактерный муж Марии, но — что до того, кто конкретный виновник проявленной слабости?

— Если бы мой бестолковый супруг меньше бы проводил времени, вздыхая над пушкинскими стихами о Кавказе, а больше бы занимался тем, что ему положено по долгу службы — не лежал бы сейчас в черном гробу милый моему сердцу Николай Николаевич, зарезанный кинжалом бандита! Подумать только — бравый офицер, настоящий мужчина, истинный слуга императора — заколочен в дубовый гроб. А этот слюнтяй идет рядом со мной, глазеет по сторонам и, кажется, даже изволит веселиться…

Надо же, чтобы именно в этот момент по лицу полковника скользнула мимолетная улыбка, которую он тут же погасил.

— Взгляните на генерала, Сергей Александрович! — прошипела Мария сквозь сжатые зубы. — Вы видите, как он хромает?

— Вижу! — ответил супруг недоуменно. — Так что?

— Вы не знаете, в каких случаях у губернатора проглядывает хромота в походке?

Полковник пожал плечами.

— Только в тех случаях, когда он взбешён! — продолжала Мария свистящим шепотом.

— Что из этого следует?

— Да то, что взбешён он по вашей милости и не замедлит отыграться!

Полковник опять ухмыльнулся.

— Может быть! Если успеет. Ведь может и не успеть, пока… Пришел черед жены недоуменно пожать плечами.

— У меня есть основания думать, что к нему будут применены самые суровые меры.

— Откуда вы' это взяли?

— Оттуда! — возвел глаза к небу полковник, но жена сообразила, что не ангелы небесные внушили ее супругу столь крамольные мысли.

— Что ж, я буду рада, если его расстреляют! Он того заслужил. Подумать только, какой позор…

— А если при этом прихватят и вашего мужа?

— О, я буду благословлять этот день!

— Но ведь возможен и другой исход, — поддразнил разгневанную Марию Белобородое. — Может, меня, как вольнодумца, сошлют в Сибирь, и вам придется сопровождать меня по благородному примеру княгини Волконской и других жен декабристов!

— Ну, уж нет! — возразила она. — Я бы этих родство забывших аристократок тоже вздернула рядом с самыми опасными преступниками!

— Вы опасный враг, Мария!

— И не скрываю этого! Я враг вам на всю жизнь!

— Но — стоит ли тогда опираться на мою руку в этой траурной процессии?

— Не о вас скорбят сегодня собравшиеся, потому я здесь…

— А может, вы держитесь за меня потому, что то же самое делает супруга его превосходительства, шествующая рядом с губернатором? I Мария вздернула нос.

— Вот уж, не образец для подражания!

— Что так?

— Жена губернатора — и является на людях с мусульманским платком на голове! Где же ее приверженность русским обычаям?

— Мария! Не забывай, что не следует быть католиком более, чем папа римский!

— Мне не нужны ваши шутки, Сергей Александрович. У меня есть убеждения, и не вам с ними спорить.

— И предел ваших желаний…

— Да, да! Я хотела бы видеть как весь мусульманский мир корчится под могучей пятой святого Георгия Победоносца и попирается копытами его коня!

Белобородое кивнул в сторону гроба:

— Но за господство надо платить, не так ли?

— Пусть! И даже не кровью одного, самого хорошего человека, а тысячами жизней! Если потребуется — нашим солдатам не привыкать умирать на полях сражений…

Белобородое не сумел удержаться от ехидного ответа:

— Стоит ли браться за столь широкие завоевания, моя воинственная Афина, если с кучкой разбойников наша империя не в силах справиться?

— Ничего…

Уездный начальник насторожился:

— О чем это вы? Не собираетесь ли схватиться с «кавказской орлицей»?

— Вы угадали. Именно с ней. Сама, собственноручно!

— Как?

Мария посмотрела на него уничтожающе:

— Ничего нет проще. Получу у губернатора разрешение побывать у заключенной — а дальше она в моих руках!

Белобородое дернул локтем так, что разбушевавшаяся супруга споткнулась:

— Не вздумайте и впрямь сотворить какую-нибудь глупость! С Гачагом Наби шутки плохи, сударыня!

К этому времени процессия подошла к церкви и потянулась в ее полутьму, где мигали слабые огоньки свечей. Генерал-губернатор подошел к гробу, склонил голову — и тут тошнотворный запах, преследовавший его все эти дни, ударил в нос. Генерал сделал было шаг к выходу — но не посмел, остановился на миг в нерешительности — и вдруг заплакал, низко опустив голову. На него смотрели недоумевающе — это не было сдержанное рыдание мужчины, потерявшего близкого друга, или скупые слезы фарисея, выставившего напоказ мнимое горе. Губернатор рыдал, как ребенок, навзрыд, непристойно, заливаясь мальчишечьим всхлипывающим плачем.

Не об «оке его величества», он, конечно, плакал. О себе. О своем дне сегодняшнем, а пуще того, о том, что ждет его завтра.

Нельзя сказать, что Гачаг Наби был бездумным храбрецом, которым владеет только голос сердца без участия рассудка. Совсем не так. Он, конечно, понимал всю тяжесть сложившегося положения. Теперь его врагами становились все начиная от наместника и генерал-губернатора до местной знати. Любой хан или бек с радостью пожертвует жизнями десятка своих подданных, дабы изловить опасного государственного преступника и тем возвыситься во мнении начальства.

Пожалуй, единственная кучка состоятельных людей, не пылавших желанием принять участие во всеобщей погоне, были армянские купцы. Эти уже все рассчитали, все прикинули на счетах — косточка влево — ловить, косточка вправо — сидеть и делать вид, что ничего не происходит… Вправо получалось куда больше резонов. Что купцу государева благодарность? Шубы из нее, как известно, не сошьешь…

Но и эти никак не могли и не хотели демонстрировать свое особое отношение к происходящему — зачем гусей дразнить! Потому и они облеклись в траур и, причитая, всячески выражали свое сочувствие господину генерал-губернатору. Можно было подумать, что плачут кровавыми слезами по поводу потери, которую понесло славное российское офицерство.