Евгений Гропянов - За переливы

Раньше, при напоминании о бездетности, Выходцев делался звероватым: кричал на Авдотью страшными словами, грозил смертобойством, проклинал свою жизнь, весь белый свет и, взывая к богу, плакал с тоскливым щенячьим подвыванием. «И за какие грехи бог вверх тормашками поставил мою жизнь, — горестно думал он. — Не наградил наследником, жену-язву подсунул, верное дело загубил…»

Но при виде строящегося судна не обратил внимания на укоры-покоры. Бес его в оборот взял, закрутил, сердце остукивало: к Америке, к Америке…

А на верфи ладно стучали топоры, визжали пилы и костров стало три, но чай оставался таким же крутым и черным. Судно обрастало обшивкой, и предзимними вечерами виделось далеко — белый, сказочный корабль.

Усков от судна почти не отлучался, спал, несмотря на морозы, возле костра, завернувшись в шубу на собачьем меху. Днем бегал в староватой рыжей душегрейке тоже на собачьем меху: он не любил стесняющей движения одежды.

Усков запросил смолу, Галл отдал распоряжение: по острожкам смолу готовить, много смолы понадобится. Острожные зарядились: сколько за пуд? Дело трудное, долгое, по восьми рублев можно и взять.

«По восьми рублей не дам, дорого, — ответил острожным Галл. — Дам по шесть».

«Хоть по семи с полтиной, — заартачились острожные. — Дело стоит того».

«По шести, — упорствовал Галл. — А не то по высочайшему указу…»

Сошлись на шести рублях.

Когда ранним утром дрогнула, зашевелилась земля, Галла подхватил не то чтоб страх, а какая-то неведомая, доселе не властвовавшая над ним сила. Он не помнил, как очутился на улице: сапоги на босу ногу, распахнутый мундир. Все перемешалось у него в голове: мучительные крики горожан, выплывавшее видение сладострастного медвежьего танца, родившийся в сознании Черный Ворон, осязаемый до судорог, вой собак и мяуканье мечущихся кошек. Ноги сами несли Галла от поскрипывающего дома. Анна Николаевна крепко ухватилась за его руку. Пуховый платок сполз на плечи и держался каким-то чудом, волосы разметались по лицу, у нее не было сил поправить их, она и не думала о волосах.

С реки раздался треск: то разошелся лед, сквозь трещины хлынула вода. Ветхие домишки рушились.

Шевеление земли длилось секунды, а показалось, что уже властвует вечность.

Тучи серого пепла налетели на город, загасив проблески утра.

Анну Николаевну била неунимаемая дрожь, ноги подкашивались, и если бы не рука Галла… Легче, когда рядом такая крепкая рука.

Потом оказалось, что полковничий дом не пострадал, разбилось несколько ваз (пустяк!) да перекосило иконы. Осколки выбросила прислуга, иконы, крестясь, поправила Анна Николаевна. К вечеру о волнениях вспоминали как о простой случайности. Однако, ложась спать, поставили у порога сумку с хлебом и сушеной рыбой, рядом сложили теплую одежду.

Долго не могла успокоиться лишь Авдотья Выходцева.

— Во, во! — злорадно, словно в лихорадке, выговаривала она. — Черный Ворон тебя, пса, помнит, напоминанье шлет! — Она выкрикивала еще что-то, бессвязное, потом сбилась, примолкла, и тут заплакала горюче, и лицо ее, постаревшее от этих слез, стало беспомощным.

— Эх, молодайка-таратайка, — вздохнул Выходцев, — и что тебя так разобрало… Остаюсь… Бог там с Америкой… Остаюсь…

Он подошел к жене и, словно боясь всплывшей нежности, погладил ее по голове.

В середине мая устье реки Камчатки расчистилось ото льда, и судно «Черный орел» спустили на воду.

Теперь Галлу предстояло у острова Уналашка — одного из крупных Алеутских островов — встретиться с судном «Слава России», которым вновь командовал Биллингс. 22 июля 1791 года мореплаватели приблизились к Уналашке. К своей досаде, они узнали, что Биллингс, тщетно прождав «Черного орла» несколько дней и оставив в алеутском селении морскую провизию и часть нужных материалов, предпринял путь к Берингову проливу и до 20 августа будет ожидать Галла в губе св. Лаврентия. Однако же погода в начале августа будто воспротивилась морякам: их преследовали дожди, туманы, шторма. Поэтому они вошли в тубу св. Лаврентия не 20 августа, а на день позже. «Черный орел» вскоре посетили одиннадцать чукчей и за вознаграждение — несколько фунтов табаку — отдали Галлу бумагу. Это оказалось предписание Биллингса для «Черного орла». «4 числа августа по прибытии моем с судном «Слава России» в губу св. Лаврентия ожидал прибытия вашего до 14 числа сего месяца, но как между тем предпринял я путешествие берегом через Чукотскую землю, то судно и команду поручил капитану Сарычеву с предписанием, что нужно еще исполнить при следующем плавании. Ежели вы в губе св. Лаврентия не застанете уже судна «Слава России», то извольте следовать на остров Уналашку, где найдете капитана Сарычева и от него получите мое наставление, по коему и должны поступать».

Галл мог лишь догадываться, что заставило Биллингса высадиться на чукотский берег. Он спросил свирепых на вид чукчей, где сейчас капитан Биллингс. Они только пожали плечами и стали ловко спускаться по штормтрапу в свои байдары. Галл представил Биллингса в окружении чукчей, одетых в оленьи парки, штаны и торбаса, в накинутых поверх платья камлейках из рыбьих кишок. А вооружены чукчи копьями и луками, за спиной у каждого воина колчан, наполненный стрелами, на бедре — большой нож, а в рукаве кухлянки — малый нож. Грозное воинство. (Вспомним секретную инструкцию, данную Биллингсу Чернышевым, в одном из параграфов которой значилось: добыть мир с чукчами.

Галл отдал приказ о возвращении на Уналашку. И вот 2 сентября 1791 года «Черный орел» при безветрии был проведен буксиром и поставлен подле поджидающей его «Славы России».

В сибирском пути болезнь Биллингса обострилась, силы день ото дня оставляли его, он был почти в беспамятстве. В сопровождении денщика и еще нескольких человек его возок ворвался осенним днем в городские ворота Якутска.

И вот теперь Биллингс, усталый, лежал на кожаном топчане, держался за больную грудь (кашель бил его беспощадно, как кулачный боец), просил пить; денщик приносил стакан теплого незнакомого отвара, и капитан покорно его пил.

«Дерет, братец, горло», — говорил капитан. — «Простуда», — отвечал каждый раз денщик. — «Что, почты из Петропавловской гавани не было?» — «Никак нет». — «Ну, как будет, сразу же ко мне».

Через минуту он вновь звонил.

А почта где-то задерживалась.

Капитан пробовал читать; сквозь окно глядело вечернее пасмурное небо; свечей зажигать не хотелось. Спать тоже не спалось.

Но вот темнота налегала, окно уже не проглядывалось; Биллингс просил свечей. Денщик ставил на столик рядом с постелью бронзовый, тускло блестящий подсвечник. Поправлял сползшее одеяло, брошенную книгу клал на место.