Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

Там, на лестнице, дико закричали и завыли бабы.

Приставив пистолет к виску, Дремучев произнес:

— Будьте вы все трижды прокляты!

И нажал на курок…

Сталин вприщур посматривал на Трумэна и Черчилля, сидящих напротив за круглым столом.

У Трумэна лицо напряженное и неподвижное, как… как лицо Вышинского, оказавшегося не там, где ему положено быть. Увы, президент Гарри Трумэн это не Рузвельт: в Трумэне нет той благожелательности к русским, к их стране, нет той дружественной расположенности к самому Сталину, которые так щедро проявлял его предшественник, даже если все это было вынужденным и показным. Лицо Трумэна оживилось лишь однажды — это когда, надо думать, ему сообщили об успешном испытании атомной бомбы. Зато потом оно если и стало менее напряженным, то к неподвижности добавилась надменность и самоуверенность дикаря, получившего большую дубинку, в то время как больше никто такой дубинкой не обладает.

Но что особенно неожиданно, так это изменение в поведении британского премьера: тот теперь смотрит на Сталина так, точно его, Сталина, и нет вовсе, а на том месте, где он сидит, присутствует лишь его тень. С таким открытым пренебрежением на Сталина смотрел лишь Троцкий, но это было давно, и Троцкий сполна поплатился и за свое пренебрежение, и за свою заносчивость, и за свое служение капиталу, против которого он будто бы боролся. Увы, Черчилля не накажешь. Но это знак — знак того, что политика Запада по отношению к СССР вот-вот должна измениться. Следовательно, к этому изменению надо быть готовым, чтобы оно не застало врасплох и не принесло слишком большого ущерба стране, пострадавшей от войны.

Правда, пока все идет так, как было оговорено на Ялтинской конференции глав трех великих держав: все договоренности подтверждены, позиция СССР практически не встречает возражений. Но все это на ликующей волне общей победы, а переход к прямой конфронтации вряд ли был бы встречен народами Англии и Америки с пониманием и одобрением. К тому же как Трумэн, так и Черчилль рассчитывают на вступление СССР в войну с Японией, уверенные, что в противном случае им придется платить слишком дорогую цену за победу над нею. Зато они стараются всячески отодвинуть СССР от решения дальневосточных проблем и послевоенного устройства. Может, рассчитывают и еще на что-то. Скажем, на смерть самого Сталина… Ну, этого им еще долго ждать придется: мы, грузины, живем долго…

Черчилль наклонился к Трумэну, заговорил быстро, брызжа слюной, так что Трумэн слегка отстранился от него, в то же время согласно кивая головой, не меняя при этом выражения надменности на своем окоченевшем лице.

«Спелись», — мысленно усмехнулся Сталин, хотя о чем они говорят, не знает, и переводчик молчит, растерянно покусывая губы: за столом стоит гул голосов, шорох бумаг, скрип стульев.

Сталин достал трубку, стал набивать ее табаком, искоса и довольно спокойно следя за своими партнерами по коалиции. В конце концов, не столь уж важно, о чем они говорят. Важно лишь то, что будет записано в протоколе заседания, в итоговых документах конференции. А протоколы уже составлены, итоговые документы подготовлены и согласованы участниками конференции. И в них есть все, что нужно для СССР и сейчас и в будущем. А уж товарищ Сталин своего не упустит и всегда сумеет осадить союзников, если они начнут слишком зарываться. Все дело во времени. А если быть более точным, то дело в том, успеют ли советские ученые создать атомную бомбу до того, как Америка произведет их столько, что перестанет считаться с мнением СССР. Академик Курчатов утверждает, что советские ученые успеют. Вот тогда и посмотрим, как поведут себя Трумэн с Черчиллем, когда не только они на СССР, но и СССР сможет сбросить на их головы такую же бомбу. А пока пусть тешатся.

На другой день произошла самая ожидаемая неожиданность: Черчилля на посту премьер-министра сменил Эттли. С таким же, как у Трумэна, неподвижным и надменным лицом. И ничего при этом не изменилось. Тем более что конференция подходила к концу. Впрочем, Сталин на какие-то неожиданные изменения и не рассчитывал. С чего бы это?

Бронированный поезд тяжело и безостановочно простукивает стыки рельсов своими колесами. Время перевалило за полночь, поезд несется навстречу утру, и это как раз то время, когда голова особенно ясна, а мысли простираются глубоко в толщу времени.

Сталин сидит в просторном кресле. В купе, кроме него, никого нет. Шторы на окнах задернуты, настольная лампа освещает часть стола и лежащую на нем раскрытую книгу, стакан в подстаканнике, стопку газет. Но Сталин не читает; откинувшись на спинку кресла, он неподвижно смотрит в темный потолок, мысленно углубляется в политические проблемы, возникающие как в самом СССР, так и в мире на той же восторженной ноте достигнутой Победы.

Итак, с союзниками все ясно. Теперь главное — побыстрее закончить подготовку к войне с Японией, как можно быстрее завершить кампанию и начать демобилизацию армии: народному хозяйству нужны рабочие руки…

Мало победить врага на поле боя, надо еще и закрепить победу созидательным трудом, тут единство воли требуется не меньшее, чем на войне, потому что война и страдание неотделимы друг от друга, а мир и все те же страдания — понимают далеко не все. Теперь многим подавай не только привилегии, да еще полной горстью, но и свободу делать и говорить, что и как хочется. А того не сообразят, что народу нужна твердая власть, что он все видит и рано или поздно спросит: а куда же смотрел ты, товарищ Сталин? А товарищ Сталин думает над тем, как отвести от страны всякие напасти, в том числе и вызываемые соблазнами неумных людей внутри страны, которые желают немедленных перемен.

Впрочем, это не ново: так всегда бывало после больших войн. И почти всегда это благое желание ни только не улучшало положение страны, а ухудшало еще больше, потому что начиналась грызня за власть, за кусок пирога, в нее втягивались народные массы, лилась кровь и все шло вразнос.

Все хотят лучшего, а получают его в конце концов немногие. Следовательно, надо всеми силами удерживать сознание рядовых членов партии и народа на прежних позициях, не допуская ни малейшего шатания. А крикунов и шептунов — в рудники и на лесоповал. Только после этого что-то менять, но постепенно, шаг за шагом и только в одну сторону — к улучшению жизни народа, укреплению государства и его идейных основ. Без веры нет народа, без сплоченного верой народа нет государства, а вера всегда основывалась на желании улучшения жизни. Именно улучшения, потому что этот процесс бесконечен. А если пообещать народу рай к такому-то году, если учесть, что каждый понимает под раем что-то свое, и рай этот не дать к обещанному сроку или дать не таким, как его ожидали, это может привести к хаосу. Факт, многократно подтвержденный историей мира, и не товарищу Сталину наступать на грабли, на которые когда-то наступали другие.