Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

От ужаса у нее остановилось сердце, перехватило дыхание, глаза закрылись сами собой, а тело, казалось ей, сжалось в маленький комочек.

— Ой, мамочки! Ой, мамочки! Ой, мамочки! — шептали ее сухие, бескровные губы. Она еще пыталась вспомнить, что в таких случаях надо делать: шина, жгут, что-то еще. Лицо преподавателя-хирурга, маленького, сухонького старичка с чудной такой шепелявой речью, приблизилось к ней и качнулось, неодобрительно сведя брови к переносице…

И вдруг словно удар по голове: «Так это же со мной! Это же у меня нет ног! Боже! Боже! Боже! Мамочки родненькие!»

Усилием воли Ольга открыла глаза, посмотрела на свои ноги — туда, где они были раньше: пусто там было, пусто. Она огляделась — где-то же они должны быть, ее ноги. Зачем она лейтенанту Красникову без ног? Тем более комбату Левакову. Кому она нужна, безногая-то?

А мимо все бегут и бегут солдаты. Вдруг один остановился перед ней, словно споткнулся обо что-то, глянул узкими щелками глаз, открыл рот, что-то прокричал не по-русски, попятился и побежал дальше.

Ольга представила себе, что сейчас придут санитары, положат ее на носилки… медсанбат, госпиталь и… жизнь на обрубках. Ой, нет! Ой, только не это! Ой, что же делать? Ведь она так молода, так мало еще жила на этом свете и даже не видела Москву! Так хочется жить, мамочки, так хочется жить!

Руки ее машинально рвали пакеты с бинтами, беспомощно шарили по окровавленным обрубкам. Потом бессильно опали вдоль тела…

Ольгу Урюпину санитары нашли ближе к полудню. Ее удивительно белое лицо было спокойно, короткие льняные волосы почти сливались со снегом…

На командном пункте полка, с позиций которого начал атаку штурмовой батальон, командир полка подполковник Коротеев, с длинным горбоносым лицом и кустистыми бровями, глядя в узкую щель амбразуры, кричал в телефонную трубку прокуренным и пропитым голосом:

— Фомичев! Ты чего копаешься? Какие к чертям собачьим немцы? Вперед, мать твою! Под трибунал захотел? Обходи их с фланга! Обходи! Черт с ними! Не твоя это забота! Вперед! Только вперед!

Не дослушав оправданий Фомичева, Коротеев схватил другую трубку, и снова на КП хрипел его голос:

— Девятка! Девятка! Ты что, в бога-душу-мать? Не видишь, что фриц давит с правого фланга? Дай огня? Накрой их! Накрой, в три-господа-богородицы мать!

Потом подполковник разносил еще кого-то, требуя то движения вперед, то огня, то снова движения. Иногда он замирал у аппарата, кивал головой и односложно отвечал:

— Есть! Будет исполнено! Есть! — И снова его хриплый голос метался по командному пункту, разнося одних, уговаривая других.

А в углу КП, сгрудившись над снарядным ящиком с лежащей на нем картой, молча и бессмысленно шарили по ней глазами майор Леваков, начштаба батальона капитан Кроновицкий и замполит капитан Моторин. Отсутствовал лишь старший лейтенант Кривоносов, но о нем никто не вспоминал, как никто из них не знал, что в эти самые минуты тело смершевца тряслось на подводе рядом с телом Пилипенко, а поверх них еще лежал старшина Ванюшин. Их везли к месту, которое заранее было назначено для братской могилы, куда положат всех, кто уже погиб и еще погибнет в этот день.

Штурмовой батальон ушел вперед, повлиять на его судьбу ни комбат, ни начштаба, ни замполит уже никак не могли. Делать им было совершенно нечего, каждый из них думал о чем-то своем, не имеющим отношения к этому бою и даже к войне, но все трое усердно пялились в карту, стараясь оставаться неприметными на чужом командном пункте.

Майор Леваков думал об Ольге, и даже не столько о ней, сколько о себе самом и о том, почему эта девчонка так властно вошла в его жизнь и что станет с ним, если он ее потеряет. Когда ординарец Мозглюкин доложил ему, что Урюпина таки ушла с батальоном, он едва не съездил ему в ухо, но кругом были люди, пришлось сдержаться. Теперь, успокоившись, он думал, что это, пожалуй, к лучшему: набегается, натерпится страху, станет покладистее. А то в последнее время девка ну словно взбесилась: дерзит, все не по ней.

Однако вскоре, когда кутерьма боя накрыла собой все пространство, когда красные ракеты возвестили о том, что батальон отстал от огненного вала, а это означало, что он наткнулся на сильное сопротивление немцев, нехорошее предчувствие стало давить на душу майора Левакова. Оно бы выпить сейчас и заглушить тоску, да никак нельзя. А тут еще старшины куда-то запропастились с походными кухнями и батальонным имуществом… Ну, он до них доберется, видит бог!

Подполковник Коротеев все также сыпал ругательствами то в одну, то в другую трубку и не замечал своих гостей. Эти трое не были ему нужны, он не понимал, что они здесь делают и почему не со своим батальоном. Подполковник Коротеев понятия не имел, что это за батальон такой пошел в атаку за огненным валом с его позиций, да это его почти не интересовало: у него и своих хлопот полон рот.

Полковник Матов почувствовал себя уверенно и более-менее спокойно лишь тогда, когда полки его дивизии, устремившиеся в атаку вслед за штурмовиками, захватили всю полосу передней линии немецкой обороны шириной примерно километров до трех и глубиной до двух километров. Теперь предстояло расширить полосу прорыва, скатывая немецкую оборону, как ковровые дорожки. Примерно такое же положение было и у соседей. Но отдельные очаги немецкой обороны держались крепко, иногда немцы то там, то тут переходили в контратаки, но делали это вяло, словно дразня русских. За этим что-то скрывалось, но что именно, Матов разгадать не мог. Зато артиллерия их работала во всю, и это было на руку атакующим.

Валецкий требовал развития успеха, движения вперед, но не спешил вводить в бой основные силы, пока не прояснится, на что еще способен противник.

Штурмовики между тем прошли около четырех километров и, судя по всему, наткнулись на какое-то препятствие. Что это за препятствие, насколько оно серьезно, предстоит еще выяснить. На этот счет была у Матова договоренность с лейтенантом Красниковым, что, как только тот определится, так сразу же пошлет связного. Связного еще не было, следовательно, либо он еще в пути, либо Красников его не посылал, не уяснив для себя характер препятствия.

Впрочем, положение штурмовиков уже не имело решающего значения, и каким бы ни было препятствие, перед которым они остановились, оно не может оказать существенного влияния на дальнейшее развитие событий. Даже если у противника объявятся в полосе наступления значительные резервы, то есть одна из потерянных нашей агентурной разведкой вновь сформированных немецких дивизий, о которых ему сообщил командир корпуса генерал Болотов. Потому что за спиной у Матова сосредоточен полнокровный танковый корпус и два механизированных. Не считая отдельных частей. Устоять перед такой лавиной не смогут даже несколько немецких дивизий, а несколько — это нереально, потому что слишком много дыр появится сегодня в их обороне, а каждую не заткнешь.