Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. За огненным валом

— Ложись, командир! — вскрикнул рядом Камков, и Красников, повинуясь этому голосу, не раздумывая ткнулся носом в снег.

Впереди, метрах в десяти, переломило сухую доску, его обдало горячим воздухом, вонью сгоревшего тола, над головой недовольно профырчал большой осколок. Красников сполз в воронку. Ничего не поделаешь, приходилось ждать.

Огненный вал достиг леса, несколько секунд потоптался среди его серой на фоне белесого неба щетины и опал. Лишь отдельные запоздалые разрывы прошагали дальше и потерялись где-то за рокадой, но и их накрыло канонадой отсечного огня немцев. А сзади все нарастал и нарастал грохот нашей артиллерии, громящей немецкие опорные пункты и артиллерийские позиции. Вот «сыграли» «катюши», и земля под Красниковым, холодная и жесткая от острых комков и бугров, заходила ходуном.

В это время разрывы немецких мин начали смещаться почему-то за спину, в сторону покинутой ими передовой.

Красников поднял голову: до леса оставалось метров четыреста, поле было чистым, безлюдным. Он поднялся на колени, потом в рост. Пошарил свисток у себя на груди — свистка не было. Видать, оборвался, когда Красников целовался с землей.

— Рота-а! — крикнул он срывающимся голосом, подняв над головой автомат.

Зашевелились черные провалы воронок, из них начали вырастать темные фигурки людей. Вот выпрямилась во весь рост высокая фигура капитана второго ранга Пивоварова, и у лейтенанта Красникова стало на душе легче и спокойнее.

— Ро-ота-ааа! — повторил он уже звонче. — Вперед! За мной! — и сделал несколько шагов по направлению к лесу. Добраться до леса, закрепиться там, если невозможно будет идти дальше, не оказаться застигнутыми рассветом на голом поле — вот все, что надо было сейчас сделать, раз уж немцы предоставили им такую возможность.

Рота бежала вперед молча, без крика, но уже не в рост, а пригнувшись к земле. Пригнувшись бежал и Красников, понимая, что в лесу могут быть немцы, и только Пивоваров все так же маячил во весь рост, раскачиваясь на бегу, словно бежал не по полю, а по палубе корабля во время шторма.

Пятьдесят метров, сто, сто пятьдесят…

Топот подкованных сапог по мерзлой земле, хриплое дыхание, нечаянный лязг оружия. Лес вырастал на глазах глухой, непроницаемой стеной. Уже можно различить отдельные деревья. Не исключено, что в этом лесу лежит хвост тигра, за который им предстоит сейчас дернуть.

Красников бежал большими прыжками, понимая, что чем быстрее они достигнут этого леса, тем больше шансов у них уцелеть. Даже если там немцы, штурмовики обречены либо погибнуть, либо уничтожить этих немцев. Стрела пущена, ее зазубренный наконечник смотрит только вперед. Вонзиться в этот лес, пробить его, а дальше — дальше как получится.

Красников бежал к лесу, а впереди него, рыская из стороны в сторону, то удлиняясь, то укорачиваясь, то четкая, то размытая, бежала его тень: сзади разгорался бой, и немцы не жалели ракет. Он бежал к лесу, стараясь проникнуть взором в его таинственный мрак, чтобы хоть на мгновение упредить неожиданность, которую этот мрак скрывает. Он знал, что, если в лесу немцы, они хорошо видят бегущих русских солдат: белый снег, светлый фон от ракет, темные фигуры. Если немцев не меньше, чем наступающих русских, то они подпустят их близко и расстреляют в упор. На месте немцев он поступил бы именно так. В его долгой войне то он подпускал к себе немцев, то немцы подпускали его…

Предельная черта все приближалась. Если через сорок шагов они не откроют огонь, то их там попросту нет. В прошлый раз в лесу находилась лишь батарея противотанковых пушек, и даже без прикрытия. Но раз на раз не приходится. Красников нутром своим чувствовал, что этот лес таит в себе опасность. Уже хотя бы потому, что огненный вал перестал существовать, и прикрыться батальону нечем.

Еще двадцать шагов…

Он ошибся разве что шагов на десять.

Эти десять шагов еще предстояло пробежать, и тело его было настроено на них. Красников видел черту — межа не межа, канавка не канавка, а какая-то неровность, слегка припудренная снегом. Может, эта черта и не существовала на самом деле, а была плодом его воображения, но зарево, разгорающееся сзади, освещало невысокий гребень, отбрасывающий косую тень. До этого гребня оставалось никак не больше десяти шагов, за ним можно укрыться, потому что ничего другого не было видно. Разве что несколько воронок, но они лежали в стороне от той прямой, по которой бежал Красников.

Он не успел пробежать эти десять шагов, как в глаза брызнуло множеством пульсирующих огоньков, и густая трескотня автоматов и пулеметов вломилась ему в уши.

Красников не удивился, потому что ждал этого, и все-таки оно возникло неожиданно — раньше на целых десять шагов. Пульсирующие огоньки и густой треск будто родил таинственный мрак близкого уже леса, который мог стать их спасением, а стал…

В сознании лейтенанта промелькнуло что-то вроде: «Ну вот…» как подтверждение предвиденья, и горячая игла обожгла ему правую сторону груди под самой ключицей…

Ольга Урюпина металась перед рядами колючей проволоки в поисках прохода, какой-нибудь лазеечки, не понимая, как умудрились пройти здесь штурмовики. Она безнадежно отстала от них, огненный вал грохотал далеко впереди. Размазывая рукавом щегольского полушубка по щекам злые слезы, она плутала среди хаоса проволоки, столбов, каких-то рогаток, когда под ногами у нее полыхнуло пламя, ослепило ее и оглушило грохотом, весь низ живота словно опустили в крапиву, а самою ее швырнуло на колючую проволоку, и она беспомощно повисла на ней, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Упершись ногами во что-то холодное и острое, она рванулась изо всех сил — затрещал полушубок, лязгнула проволока, но Ольга лишь чуть сползла боком на черный снег. Голова у нее кружилась, к горлу подступила тошнота.

«Ой, у меня, наверное, перелом, — подумала она, пытаясь отодраться от проволоки, подумала потому, что на курсах санинструкторов им говорили, что при переломах бывает тошнота. — Ой, мамочки!»

Дрожащими, непослушными руками она расстегнула полушубок, в который крепко вцепились многочисленные колючки, кое-как выбралась из него, свалилась набок.

Мимо бесплотными тенями прошмыгивали солдаты, блики света мерцали на их новеньких касках. Ольга еще в окопах заметила, какие они все одинаковые, как истуканчики. Солдаты бежали мимо, проволока была им не помеха, никто на нее не обращал внимания.

— Эй! — крикнула Ольга, но крика не получилось, да в этом грохоте вряд ли кто-нибудь услыхал бы ее крик. — Черти нерусские, — прошептала она, с трудом села и принялась ощупываться.

Ее рука скользнула вдоль живота, по мокрым солдатским штанам, по бедру, достигла колена и замерла, уткнувшись в пустоту: ног не было. Ольга огляделась с изумлением: вокруг был черный снег и черные комья земли.