Лев Демин - Семен Дежнев — первопроходец

О сближении русских с анаулами говорит и то, что некоторые из дежнёвцев взяли себе анаульских жён. Среди них был, например, известный нам Фома Семёнов Пермяк. Его жена, названная в крещении Устиньей, была впоследствии венчана с ним по православному обряду.

Очередная зима не застала русских врасплох. На зиму они заготовили запасы мороженого мяса и рыбы. Яма, вырытая в слое вечной мерзлоты, служила надёжным естественным погребом. У соседей анаулов всегда можно было добыть свежей оленины. Достаточно было и топлива. За зиму Дежнёв вполне оправился от раны, нанесённой ему анаульской стрелой. Исключительная выносливость и железное здоровье и на этот раз победили хворь. Однако надежда на Анадырский край как землю несметных богатств не оправдалась.

Казаки, отправлявшиеся на промысел, возвращались со скудной добычей или вовсе с пустыми руками. Соболя на Анадыри было мало. Ещё иногда попадались лисицы. Но лисий мех ценился не так высоко, как соболиный. Дежнёв, обычно сопровождаемый одним-двумя казаками, обследовал окрестности зимовья, но не находил здесь ожидаемых «соболиных угодий и мест».

— Скудная земля — не разживёшься, — жаловались Дежнёву его спутники.

Это всё и дало основание Семёну Ивановичу написать во второй своей отписке, составленной в 1655 году: «А ре(ка) Анадырь не лесна и соболей по ней мало, с вершины самой листвягу днишшей на шесть или семь и иново черново лесу нет никако, кроме березняку и осинника, и от Маена, кроме тальника, (нет) лесу никаково... мало, а о берегов лесу не широко, всё тундра да камень».

Зато Дежнёв мог отметить, что река Анадырь богата рыбой во время нереста кеты и горбуши, приходивших косяками в реку с моря, где начинался лов рыбы и заготовка красной икры.

С анаулами отношения стали особенно близкими и сердечными с тех пор, как стойбище однажды в зимний день внезапно подверглось нападению чукчей. Нападавшие обрушили на анаулов град стрел, нескольких человек ранив, и пытались угнать оленье стадо. Дежнёвцы вовремя пришли на помощь анаулам, дали ружейный залп в сторону нападавших, чем привели чукчей в страшное смятение и заставили обратиться в поспешное бегство. Жертв среди нападавших не было. Дежнёв строго-настрого запретил целиться в людей, а стрелять приказал только в воздух для острастки. Больше чукчи никогда не рисковали нападать на анаульское стойбище. Князец рода пришёл благодарить Семёна Ивановича и принёс в подарок свежей оленины.

В вышеупомянутой отписке Дежнёва есть упоминание о чертеже Анадырского края, составленного им в результате обследования бассейна Анадыри. Понятие «чертёж» далеко от понятия «карта» в её современном смысле. Речь могла идти о примитивном рисунке, на котором могли быть очень условно изображены река Анадырь с важнейшими притоками, окрестные горы, крупные стойбища. Составление подобных чертежей, то есть упрощённых схем, было широко распространено в практике землепроходцев. О них имеются упоминания во многих документах XVII века. Самих чертежей сохранилось немного. К сожалению, дежнёвский чертёж, упомянутый в его отписке, до сих пор нигде в архивах не найден. А может быть, он утерян безвозвратно.

Но вот возникает любопытный вопрос. Был ли действительно неграмотным человек с достаточно широким для своего времени кругозором, неплохой организатор, составитель чертежа, пусть представлявшего собой примитивный рисунок? А какой ещё в те времена для неискушённых в науке людей была картография, не знавшая ни масштаба, ни геодезических съёмок? Да и, повторяю, вникнуть в психологию человека XVII века порой трудно. В отписках, документах, составленных землепроходцами, такими как Семён Иванович Дежнёв, обращает на себя внимание неизменно уничижительный тон автора, стремление всячески принизить свою персону, представить себя в глазах вышестоящего этаким сирым, убогим, безграмотным. Для своего времени это считалось признаком хорошего тона. Отписки писались грамотеем под диктовку руководителя. Подписывал документ грамотей, а под его подписью руководитель ставил размашистый крест. Такова была традиция. Свидетельствовало ли в те далёкие времена такое поведение о безусловной неграмотности человека? Сейчас трудно ответить на столь непростой вопрос. Но если принять широко распространённую точку зрения исследователей — Семён Иванович Дежнёв так и не овладел грамотой, — это никак не умаляет его природных способностей, организаторского дара и глубокого ума. В далёком XVII веке и такое могло быть.

Давно на Колыме и в Якутске не было никаких известий о судьбе Дежнёва и его товарищей. Их считали погибшими. Через аборигенов доходили слухи, что плыли по морю на кочах какие-то русские люди да в пути потерпели крушение. Сам Дежнёв из-за малочисленности своего отряда и незнания дороги не решался послать одного или нескольких своих людей до ближайшего русского зимовья. А тем временем до Колымы через аборигенов доходили слухи о реке Анадыри, а колымчане слали донесения воеводе в Якутск. Складывалось превратное представление о несметных богатствах анадырского края.

Стремление достичь загадочной реки Погычи-Анадыри охватывало всё новых и новых торгово-промышленных людей, казаков. Среди них был Иван Ерастов, под началом которого Дежнёву в дальнейшем придётся служить. Весной 1646 года тридцать восемь казаков во главе с Ерастовым в Якутске подали челобитную на имя воеводы с просьбой отпустить их в плавание на поиски той реки. О Погыче Ерастову рассказывали колымские юкагиры ещё во время его службы на Индигирке. Воевода Пушкин благосклонно отнёсся к челобитной и распорядился дать экспедиции два казённых коча с судовой снастью. Следующим летом корабли вышли из устья Лены, но, встретив ледяные заторы и сильные противные ветры, вынуждены были зазимовать в Устьянском зимовье.

А летом, когда Ерастов ещё не решался выводить свои кочи в дальнейшее плавание на восток, случилось непредвиденное событие. В Устьянск приплыл по началу навигации Михайло Стадухин, ещё более раздобревший, приобретший важную, начальственную осанку, хотя и был-то покуда всего в чине десятника. Зато разбогател, промышляя торговлей и ростовщичеством. К Ерастову он с визитом не явился, а через рассыльного казака потребовал, чтобы Иван сам незамедлительно прибыл к нему на корабль. Встретил Стадухин Ерастова высокомерно, заносчиво, руки не подал, а сказал резко:

— Теперь я начальник экспедиции, а не ты. Сдавай мне дела.

— Как же это... — опешил Ерастов.

— А вот так. Воевода распорядился. Не веришь, Ерастов, почитай-ка воеводскую грамоту.

— Не разумел Господь читать, — соврал Ерастов.

— Найди грамотея, пусть прочтёт.