Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

Среди тех из команды Уилера, кто первым перешел через Теннесси, был мятежник-прово из Чаттануги Уильям Озье, и его целью было призвать в армию всех мужчин северного берега реки. Майор Мэттьюс из 4-го Огайского возглавил пикет, он отдал приказ не стрелять по пересекавшим реку небольшим группам, но я не знал об этом приказе. Мы брали их по четверо или пятеро человек за раз, они становились нашими пленниками без единого выстрела, и хотя по мере продвижения они строились в боевые порядки, я полагал, мы должны были продолжать действовать в такой манере. Они приближались, я внимательно наблюдал за ними, а потом мне показалось, что они втайне от нас они готовятся к атаке. Гром Чикамоги все еще звенел в моих ушах, я, возможно, немного нервничал, но как бы то ни было, не дожидаясь, что будет дальше, я поднял свою винтовку и, выстрелив в переднего, мгновенно убив его, а следующий за ним свою пулю получил в храме. Потом открыли огонь и все остальные — а испуганные «джонни» развернули лошадей и бросились обратно к реке. Тот, кто был ранен в голову, не умер. Пуля влетела в храм и пролетела внутри него до противоположной стены, а он как раз тогда вышел наружу — об этом я узнал от вытащившего его из реки фермера. В карманах прово нашли 1400 долларов, но я к ним даже не прикоснулся. Я очень аккуратно обыскал его, а потом передал для опознания местным жителям.

Силы генерала Крука в то время не превышали трех тысяч пятисот человек, а Уилер располагал семью, но все-таки мы хорошо потрепали его и у Камберленд-Маунтин, и у Секватчи-Ривер, и у Макминнвилля. Мы отбили Мерфрисборо, железную дорогу и все наши склады, после чего, настигнув его у Шелбивилля, задали ему еще одну хорошую взбучку. Потом мы заставили этого фанатичного мятежника дать генеральное сражение у Фармингтона, где, нанеся ему особенно болезненный удар, взяли все его пушки и несколько обозных фургонов. Затем мы выгнали его из Пуласки, догнали и разгромили его у Шугар-Крик, тем самым заставив его вдвое быстрее двигаться к Маскл-Шолс.

Это была тяжелая работа, обе противоборствующие стороны проявляли исключительные решительность и мужество, так часто сходясь в рукопашных схватках. Я своими собственными глазами видел, что мятежники сражаются с револьверами против наших вооруженных карабинами людей. Я много стрелял и очень часто с трудом выходил из неприятностей. Дважды случалось так, что когда по приказу генерала я осматривал их позиции, с короткого расстояния они залпами стреляли по мне, а у Фармингтона я стал мишенью для трех заряженных картечью пушек — и в пределах их досягаемости больше не было ни одного человека. Картечь летала повсюду — и рядом со мной, и надо мной, и подо мной, но ни одна картечина не попала ни в меня, ни в мою лошадь. В том же бою под брюхо моей лошади влетел снаряд — взрыватель сдетонировал и порох вспыхнул — и, тем не менее, взрыва не произошло.

Очень хорошо укрепились мятежники в находившемся недалеко от Фармингтона маленьком бревенчатом, выделенном местной школе домике. Я видел, как один из тех парней стрелял из-за дерева, он находился в полной безопасности, поскольку ограда между ним и нашими людьми не давала последним возможности добраться до него. Я спешился, спрятался за другим ближайшим к нему деревом, хорошо прицелился и застрелил его. Обычное дело, так случается в любом бою.

После изгнания Уилера из Теннесси и Северной Алабамы, 2-я дивизия, состоящая из Конной пехоты Уайлдера, отправилась в Браунсборо — охранять графство и железную дорогу.

Сколько обычных граждан пострадало из-за этого рейда — просто ужас! Их грабили обе армии, отнимали все, что можно было употребить в пищу. Я видел, как это происходило, мне было очень жаль маленьких детей, ведь они не понимали, как, откуда, и за что обрушилась на них эта беда. Женщинам я тоже сочувствовал, но не всем — большинство из них вели себя так, что никакой симпатии к себе они вызвать просто не могли. Невероятно мстительные и постоянно ищущие любого повода, чтобы проявить все дурное, что скрывалось в их душах. В свое время они проводили на войну своих мужей и сыновей, и никаких оснований для особой любви к нам у них не было. Многие из них, правда, все так же, беззаветно, сохраняли свою верность — они в любой момент были готовы сделать любой свой вклад в дело нации — но все же, в целом, они находились в меньшинстве.

Пока я был в Браунсборо, генералу Круку телеграфом прислали адресованную генералу Шерману депешу — ее просили вручить ему как можно скорее. Депешу отдали мне, но где сам генерал, не знал никто. В старой газете мятежников капитан Кеннеди нашел статью — в ней говорилось о том, что он в Коринфе, но с тех пор прошло какое-то время, и теперь мы понятия не имели, куда он ушел. Капитан Старр из 2-го Кентуккийского кавалерийского, с эскадроном своих людей проводил меня до Уайтсберга, что на Теннесси, в десяти милях от Хантсвилля. Там я взял каноэ и в два часа ночи начал свое одинокое путешествие. Примерно в 15-ти милях ниже Уайтсберга я услышал шум — похоже, какие-то люди с южного берега собирались переправиться через реку на пароме, а поскольку мне подумалось, что я успею проскочить перед ними до того, как они сумеют это сделать, я еще усерднее заработал веслом. Я очень хорошо слышал их, греб просто прекрасно, но они, тем не менее, приближались. Я выкладывался из последних сил, но они все же нагоняли меня — еще один взмах их длинных весел — и они врежутся в мое каноэ. Это был очень критический момент, но, к счастью, стоявший на берегу человек крикнул им: «Вы, кажется, решили по реке прокатиться? Не похоже, что вы идете ко мне!» Я оглянулся — на берегу стоял капитан мятежнической кавалерии, а чуть далее за ним я заметил 40 или 50 верховых. На пароме находилось 6 человек — я видел их совершенно отчетливо — двое на веслах, один у руля, а трое стояли рядом — на обращено рулевое управление и три стояли на обращенной ко мне стороне парома. И в тот момент он был так близко к моему каноэ, что я мог бы в случае столкновения оттолкнуться от него рукой, чтобы он совсем не потопил меня.

После окрика капитана они чуть дальше прошли вверх по течению, и я проскочил мимо парома на расстоянии, равном длине моего весла. Когда они проходили мимо, я видел, с каким вниманием они наблюдали за мной, тем не менее, они промолчали, я же, усердно работая своим веслом, вскоре скрылся в темноте. Промежуток между их паромом и стоявшим на берегу их отрядом не превышал тридцати ярдов. И если бы я со своей лодкой издавал больше шума, я никак не смог бы благополучно проскочить через него, но я подошел к ним так тихо, что их отряд узнал обо мне только тогда, когда я уже миновал его.

В нескольких милях выше Декейтера меня уже озаряло утреннее солнце и прекрасно зная, что вплоть до самой Таскамбии река находится под плотным наблюдением мятежников, я уже не пытался продолжить свое плаванье, напротив причалив у крутого мыса, спрятал под свисающими над водой ветвями ивы свое каноэ, а сам, укрывшись в расщелине ближайшей скалы, решил отоспаться и хорошо отдохнуть до следующей ночи. Это происходило в конце октября — числа 26-го или 27-го, я думаю — и я немного замерз тогда, отдыхая среди камней. Днем, через мыс, прямо над моей головой проехал отряд мятежнической кавалерии, но меня они не заметили, и я очень хорошо отдохнул. А потом, когда стемнело, я снова сел в каноэ и возобновил свое путешествие. Проплывая мимо Декейтера, я видел светящиеся окна домов его жителей, а потом, проходя совсем рядом с его главной улицей, на берегу прогремел выстрел — судя по вспышке, стреляли в меня — правда я не знал, кто и зачем стрелял, да и спросить об этом мне было не у кого.