Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

Очень грубо подняв нас, они приказали нам следовать за ними, и как только мы поднялись на ноги, что для нас было очень трудно из-за произошедшей накануне погони, они начали связывать Грея, потом, видимо удовлетворившись результатом, приставили к нему сильного охранника. Затем они занялись мной, взяли еще один кусок веревки и натуго связали мне руки. Эту очень болезненную процедуру выполнил очень сильный, атлетического сложения негр, они заставили его это сделать, а потом меня вывели к росшему на опушке большому дереву, негр нес с собой еще один кусок веревки.

Там, у дерева, они спросили меня, не хочу ли я что-нибудь сказать, но я ответил отрицательно, и тогда они сказали, что если я хочу помолиться, они дадут мне несколько минут для того, чтобы я подготовился к вечности. Я ответил им, что не хочу молиться, что я готов умереть и смерти не боюсь.

— Вам действительно нечего сказать? — удивились они.

— Да, но у меня есть кое-что интересное для вас, — тихо ответил я.

— Валяйте, — разрешил их главарь, и я продолжил:

— Вы, наверно, ничего не понимаете в военных делах — вы не солдаты и не имеете никакого отношения к армии Конфедерации. Вы — обычные граждане. Но сейчас вы намерены совершить то, что согласно военному уставу подлежит суровейшему наказанию. Мы — солдаты Соединенных Штатов, которые выполняют свои обязанности. А вы — штатские — не имеете права мешать нам. Я вижу, вы люди в возрасте, и, возможно, у кого-то из вас сын служит в армии Конфедерации. Если хоть волос упадет с наших голов, наш генерал отомстит за нас. Если вы повесите одного из нас, или сразу обоих, он будет действовать по принципу — «человека за человека». Вы же понимаете, что он может выбрать кого-нибудь из ваших сыновей. Он обязательно поступит так, если узнает обо всем, что тут произошло, а вот вам не удастся оставить это дело в тайне. Все вы люди зажиточные, и насколько я понял из ваших разговоров, сами не работаете. Мы служим в разных полках, я — в 4-м Огайском, а Грей в 5-м Айовском кавалерийском. Если вы нас повесите, и наши полки когда-нибудь найдут вас — а они точно будут нас искать — и если когда-нибудь они придут в эти места, они сожгут все, чем вы владеете, все, что стоит хотя бы доллар, все, что попадет к ним в руки, а кроме того они повесят каждого, кто участвовал в этом деле, и кого они смогут поймать. Если вы готовы на такие жертвы — пожалуйста, вот он я.

Нисколько не смутившись, они оставили меня под охраной, а сами ушли в лес, я так думаю, посовещаться, а по возвращении они снова отвели меня в дом Тэлбота и сняли с нас веревки. Затем Тэлбот принес виски — чтобы пролечить наши руки — выставил графин виски, но после его оскорбительного замечания, что он хотел бы сначала выпить, поскольку он скорее предпочел бы пить после самого черного своего ниггера, чем после янки, мы наотрез отказались пить со всей этой компанией.

Накануне вечером один из этих негодяев пытался выстрелить мне в спину, капсюль вспыхнул, но выстрела не произошло. Он сказал своему компаньону — и я слышал это — что в каждом стволе его ружья около 12-ти крупных дробин, а в тот момент, когда он пытался убить меня, он находился позади меня не далее, чем на длину корпуса лошади.

Пока слуги Тэлбота готовили завтрак, они подсчитывали пройденное за вчерашний день расстояние, и в конце концов пришли к выводу, что мы проехали по крайней мере 80 миль. Сам я лично уже оценил это путешествие на 60 миль, начиная с того места, в 18-ти милях от Гамбурга, где мы оставили наших лошадей. Отсчет времени, потраченного на эту поездку, начался с двух часов утра и продолжался до такого же на следующие сутки — полных 24 часа, и это было тяжелейшее из моих путешествий — вдвойне суровее из-за того, что стараясь сбить собак со следа, нам пришлось идти через болото и мы очень сильно вымокли.

Очень хорошее впечатление произвела на меня жена Тэлбота. Идеальная южная леди и судя по всему, она сочувствовала нам. Она была высокой и дородной, но очень красивой — длинные, иссиня черные волосы, большие блестящие черные глаза, которые, когда она смотрела на нас, словно говорили: «Бедные вы люди, мне очень жаль, но я ничем не могу помочь вам!» Она председательствовала за столом и постоянно следила за тем, чтобы наши тарелки всегда были полны.

После завтрака пришел Чемберлен, он и Тэлбот решили отвезти нас на своих колясках в Эджфилд. Перед своим уходом накануне капитан Берт шепотом сообщил мне, что он больше ничего не может сделать для нас, и что он боится, что толпа разорвет нас. Далее он сказал, что люди со всей округи решили собраться вместе для того, чтобы к утру встретиться с нами, а потому, если бы мы даже избежали смерти от рук преследовавшего нас отряда, то почти наверняка на следующий день были бы схвачены такими людьми, с которыми никак нельзя было мирно договориться.

На прощанье он дружески пожал мне руку и сказал, что ему жаль нас, но он сделал все, что мог, чтобы спасти нашу жизнь и удержать нас при себе и что теперь эти совершенно выжившие из ума дураки очень сердятся на него. Я поблагодарил его, и он оставил нас. Манеры же Чемберлена полностью изменились. Если раньше, перед тем, как расстаться с нами, он был самым злобным членом отряда, то теперь напротив — он был очень любезен и предупредителен.

На Грея надели наручники и посадили в коляску Тэлбота, меня же крепко связали и передали Чемберлену.

Перед выездом Чемберлен спросил Тэлбота, по какой дороге им следует ехать — по верхней или по нижней, я обернулся и сказал:

— Вы сделаете нам большое одолжение, если выберете верхнюю.

Тот несколько озадаченно посмотрел на Тэлбота, но вскоре осознал, что я знаю о подстерегавшей нас на другой дороге опасности, после чего Тэлбот выбрал ту дорогу, по которой мы хотели ехать, и мы благополучно прибыли в Эджфилд. Всю дорогу Чемберлен болтал непрерывно, распознав в нем очень тщеславного человека, я так усердно поддакивал и подпевал ему, что к тому времени, когда мы достигли Эджфилда, мы стали почти друзьями.

Город просто ломился от толп до крайности взволнованных людей, и, опасаясь их ярости, наши конвоиры быстро отвезли нас в тюрьму — к шерифу, пока не появился помощник прово — а потом нас сразу же посадили каждого в отдельную камеру. Спустя непродолжительное время нас поодиночке представили помощнику прово — невероятному мерзавцу, который, как я убедился, был совсем не прочь отдать нас на растерзание толпы. Он не хотел принять нас из рук местных ополченцев, но так случилось, что в тот момент в комнате находился лейтенант, который сказал ему, что он сейчас на службе и в своем лице представляет Конфедерацию, а посему, согласно указаниям военной администрации Огасты он приказывает отправить нас в тюрьму. Заставить нас выдать наших офицеров и предать друг друга у них не получилось, и они снова развели нас по отдельным камерам.