Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

И Алексей Петрович вспомнил: заместитель главного редактора армейской газеты Сайкин. И пошел к нему, улыбаясь, точно встретил самого дорогого для себя человека, которого не видел так давно, что поневоле вычеркнул его из своей жизни. А он, оказывается, живехонек, и все тот же: круглый животик поверх ремня, круглое полное лицо, толстые, короткие ноги с толстыми икрами аля Людовик Четырнадцатый, только лицо не бритое несколько дней и тоже искусанное комарами.

— Вы один? — спросил он у Сайкина, пробираясь к нему через как попало сваленные ветки с сухими листьями от тех же спиленных берез. И тут же увидел еще двоих: рядового лет двадцати, в пилотке блином на стриженой голове, в обмотках, с шинельной скаткой через плечо, с саперной лопаткой в чехле у пояса. Он стоял в десяти шагах от Сайкина в напряженной позе, сжимая в руках винтовку. Другой, в форме политрука, лежал на шинели, голова обвязана бинтом, и грудь тоже, а поверх бинтов густо выступающая кровь.

— Трое, — ответил Сайкин. И пояснил: — Было больше. А вы?

— А я, как видите, сам перст. В деревне нарвались на немцев, шофера убило, а я, сам не знаю как, сумел удрать. И вот иду… — И Алексей Петрович развел в стороны руки, как свидетельство полной покорности судьбе. — Затем, вспомнив стрельбу, спросил: — Вы не слыхали стрельбу? Где-то там, — и показал на восток.

— Как не слыхать, если вон… — и Сайкин кивнул на лежащего политрука.

И все трое посмотрели на него, на его заострившееся белое лицо. Раненый дышал сипло, с трудом, иногда внутри у него что-то булькало, и тогда из груди его вырывался тихий скулящий стон. Было ясно, что он долго не протянет. Но никто не знал, что с ним делать: нести дальше? ждать, когда помрет? И то и другое казалось бессмысленным.

— Давно его несете?

— Часа два уже, — ответил Сайкин и вдруг всхлипнул, отвернулся и отер рукавом глаза. — Одним из лучших был у нас в редакции… подавал надежды… и вот… — пробормотал он, как бы оправдывая свою слабость.

— Да… вот… а у меня шофера… такой прекрасный был человек, — произнес Алексей Петрович после небольшой паузы, только сейчас осознав все глубину своей утраты. И с надеждой глянул на полный вещмешок Сайкина и такой же у красноармейца. Но спросить поесть постеснялся.

— Не донесем мы его, — произнес красноармеец, опуская винтовку. И далее сердито: — Да и куда тащить-то? Где они, доктора-то? Опять же, только растрясем зазря. Лучше переждать малость. Может, ему полегчает. Или вот что: я схожу, гляну. Деревня тут где-то поблизости должна быть. Деревья по весне на дрова пилили. Колея от телеги еще не заросла. Может, в деревне медпункт имеется или еще что. — И переступил с ноги на ногу, готовый тотчас же отправиться в путь.

Сайкин молчал, потрясенный, и тупо смотрел на раненого, будто раненый разрешит все его сомнения. И тогда Алексей Петрович решил поддержать красноармейца:

— Пожалуй, товарищ прав: лучше подождать. Только надо бы спуститься в лощинку, к ручью, и там устроиться. — И посмотрел на Сайкина, ожидая его решения, но не потому, что тот был батальонным комиссаром, то есть старшим по званию, а потому что умирающий был его человеком.

И Сайкин, обреченно махнув рукой, произнес:

— Хорошо бы, конечно, если б тут поблизости врач оказался, тогда, быть может… а так что ж… — и судорожно вздохнул.

Втроем они подняли раненого, — двое впереди, Алексей Петрович сзади, — и понесли к ручью, обходя валежины. Нашли место, но не возле ручья, а чуть в стороне, в густых зарослях ольхи и малины. Здесь, на небольшой полянке, поперек которой лежала рухнувшая когда-то береза, и устроились. Красноармеец, которого звали Степаном Шибиловым, армейским ножом нарезал осоки, на эту осоку, как на подстилку, и положили раненого. Затем Шибилов же развел костер, подвесил над ним котелок, и когда вода закипела, высыпал туда пшенный концентрат, добавив к нему банку тушенки. У Алексея Петровича от одного только запаха закружилась голова и забурчало в животе.

— Вы, что же, вот так, налегке, и идете, товарищ интендант третьего ранга? — спросил Шибилов с явным сочувствием.

— Так вышло, — не стал вдаваться в подробности Алексей Петрович.

— И давно?

— Второй день, — ответил Задонов, хотя ему казалось, что с тех пор, как он выскочил на крыльцо и увидел вываливающегося из машины Кочевникова, прошла целая вечность.

У хозяйственного Степана Шибилова в вещмешке оказалось много еще чего съедобного. В том числе и спирт. Алексей Петрович, хлебнув из кружки разбавленного менее чем на половину спирта, сразу же поплыл и не заметил, как проглотил обжигающую кашу. Потом пили чай. И даже с сахаром. Потом Алексей Петрович уснул, а когда проснулся, уже вечерело. Он откинул шинель, которой его накрыли, и сел. В двух шагах от него лениво горел костер, а за его спиной, за длинным белым телом лежащей березы, слышались странные звуки. Алексей Петрович оглянулся: Шибилов рыл землю, стоя почти по пояс в продолговатой яме. Рядом сидел Сайкин, курил папиросу.

— Выспались? — спросил он.

— Выспался, — ответил Алексей Петрович и глянул туда, где лежал раненый: тот лежал там же, но руки его были сложены на груди и связаны бинтом, и нижняя челюсть подвязана тоже, лицо еще более заострилось и даже посинело, над ним роились мухи и осы.

Алексей Петрович встал, перебрался через березу, предложил:

— Давайте я покопаю.

— Да ничего, товарищ интендант третьего ранга. Мы к земле привычные, пока служил, столько окопов выкопал, что и не счесть, — отказался от помощи Степан. И пояснил, застеснявшись: — А вам чего ж руки зря мозолить? Вовсе даже ни к чему. Да и осталось-то совсем немного: на один штык — и хватит. Уже вон вода выступает.

Алексей Петрович присел рядом с Сайкиным, закурил, признался:

— Никогда так крепко не спал. Ночь промаялся: комары поедом ели.

— Так у вас это первая ночь была? — спросил Сайкин.

— Первая.

— У нас уже третья.

— Как же вы-то? — осторожно задал вопрос Алексей Петрович, полагая, что коли штаб фронта, то никаких особых неожиданностей быть не могло.

Сайкин махнул рукой. Однако, помолчав, стал рассказывать:

— Почти сразу же после того, как вы у нас побывали, штаб фронта и редакцию отправили в Смоленск. А я остался: главный велел дождаться спецкоров, которые еще были в разъездах, и уже с ними двигать на Смоленск. К тому времени немцы уже через Днепр перескочили. Правда, мы об этом не знали. Ну, собрались, — не все, конечно, — поехали. На четырех машинах. А по дороге, за Чаусами, нас разбомбили. И главное, только выехали из лесу в поле, тут они и налетели. Ну, кинулись кто куда. Слева рожь и справа рожь. Все как на ладони. Людей много погибло, ни одной машины целой не осталось. Что делать? Пошли пешком. Думали, кто-нибудь да подбросит. Было нас поначалу одиннадцать человек: два шофера, еще кто-то пристал со стороны, да нас четверо, из редакции. А сегодня, — это уже на третьи сутки, — наткнулись на красноармейцев — человек пятнадцать. И командир с ними — младший лейтенант. Правда, в возрасте. Видать, из запасников. У них вроде как привал. Ну, мы увидели, обрадовались: свои все-таки, пехота, люди против нас бывалые, с ними будет полегче. Да-а…