Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Через пару дней его снова положили на операционный стол. И снова что-то делали с его ногой выше колена под общим наркозом и ковырялись в боку. То проваливаясь в беспамятство, то выкарабкиваясь наверх, он продолжал жить войной даже на операционном столе, в то время как художник в нем не то чтобы умер, а стушевался и едва слышно поскуливал из темного угла: ни альбома под рукой, ни карандаша. Не говоря о красках и прочем. А главное — как там батальон, как ребята?

На шестой или восьмой день он написал записку и передал ее с медсестрой, живущей неподалеку от его дома. День прошел в томительном ожидании: Ленинград бомбили и обстреливали из орудий, и в основном центр города, а его дом стоял неподалеку от Невского проспекта, то есть проспекта 25-го октября.

Аннушка появилась утром, испуганная, но старающаяся держаться и не показывать этого испуга. Она принесла альбом и пастельные карандаши. Она ни в чем его не обвиняла, не жаловалась, сказала лишь, что дети не болеют, очень скучают по нем, что были из Союза художников, спрашивали, где он и что с ним, но она тогда ничего сказать не могла, кроме того, что он в ополчении. Приходившие очень не одобряли его поступка.

А еще дня через три в госпиталь пришел член правления ленинградского отделения Союза художников СССР и сказал, нервно поглядывая на часы, что он, Возницын, включен в списки Русского музея, что музей эвакуируется, а посему Возницын должен вместе со своей семьей завтра же утром быть на Московском вокзале, что это указание свыше, — и даже воздел свои глаза вверх, как бы снимая с себя всякую ответственность.

— Да как ж я поеду? — досадовал Возницын. — Я и ходить-то как следует не могу. Нет, это невозможно, это, наконец, дезертирство — ни больше и ни меньше.

Но член правления не сдавался: видать, дано ему было такое указание — вытащить художника Возницына из Ленинграда. И он — по большому секрету — сообщил, что город, скорее всего, не удержат, что отдан приказ взрывать корабли, что из города вывозятся все ценности и даже оборудование заводов, что Возницын здесь может погибнуть так же легко, как получил ранение, что, наконец, его дарование художника нужно Родине и рабочему классу в тысячу раз больше, чем возможность с его стороны убить несколько фашистов, что именно сохранение своей жизни для будущего и есть его гражданский и партийный долг, не говоря о том, повторил он, что есть на этот счет указание сверху.

А указание сверху действительно было. Как-то Сталин, разговаривая по телефону со Ждановым о положении в Ленинграде, спросил его, не эвакуировался ли из города художник Возницын. Жданов не знал, тогда Сталин заметил, что таких талантливых людей нельзя оставлять на произвол судьбы. Результатом этого разговора и явилось указание сверху.

Александр, легко поддающийся чужому убеждению и в муках обретающий свое собственное, поверил сказанному, хотя все его существо протестовало против этого, особенно при виде раненных, заполнявших госпиталь, которые не знают того, что только что стало известно ему о предполагаемой судьбе Ленинграда, и всех тех, кто в эту тайну не посвящен. Член правления ушел, зато через несколько минут в палате появилась Аннушка со старшим сыном Петей, которому шел десятый год, они помогли Александру собраться, дойти на костылях до машины. В его мастерской уже хозяйничали сотрудники музея, упаковывая картины и даже чистые холсты. И в ту же ночь поезд увозил его и его семью в неизвестность. Но на сердце было тяжело, и чувствовал себя Александр дезертиром, бегущим с поля боя, хотя передвигался с большим трудом.

Из дневника фельдмаршала Федора фон Бока.

12/8/41 Группа армий «Север» наступает не так быстро, как ожидалось.

Группа армий «Юг» (Рундштедт) застряла на Днепре. А я со своими 147 дивизиями, четыре из которых скованы боями в тылу, и двумя бронетанковыми группами, которые могут быть готовы к продолжению наступления не ранее 15 и 20 августа, да и то частично, вынужден противостоять главным силам русской армии на более чем семисоткилометровом фронте. Противник, несмотря на огромные потери в людях и технике, ежедневно атакует меня в нескольких пунктах, так что говорить о перегруппировании или каком-либо маневре войсками по фронту пока не приходится.

Вчерашняя атака около Ельни привела к новому, более глубокому вклинению в наши боевые порядки; пора уже как-то переломить ситуацию на этом направлении. Если русская оборона не рухнет в ближайшее время в каком-нибудь месте, поставленная перед нами цель по уничтожению главных сил русской армии в зоне ответственности группы армий «Центр» до зимы вряд ли будет достигнута.

14/8/41 Имела место новая атака в районе Ельни. Гудериан сообщил мне, что у командира, находящегося под Ельней ХХ корпуса остался в резерве только один батальон. Похоже, ельнинский выступ нам удержать не удастся.

16–18/8/41 Вклинивание русских в боевые порядки группы армий «Север» вызвало настоящий переполох. Вчера поздно вечером я получил письменный приказ немедленно передислоцировать в северном направлении части танковой и моторизованной дивизий вне зависимости от степени их боеготовности.

Атака 2-й армии привела к окружению войск противника к востоку от Жлобина. Противник, естественно, прилагает все усилия к тому, чтобы вырваться из окружения. Перед Гомелем он до сих пор то тут, то там огрызается контратаками и оказывает ожесточенное сопротивление.

На ельнинском выступе сравнительно тихо: немецкие пропагандисты, вооруженные громкоговорителями, убедили 500 русских солдат дезертировать.

19/8/41 2-я армия ворвалась в Гомель. В уличных боях принимали участие вооруженные охотничьими ружьями индустриальные рабочие.

Противник ворвался в расположение наших войск на левом крыле. 161-я дивизия истекает кровью и находится на грани возможностей. Складывается впечатление, что русские следили за тем, как за фронтом 9-й армии осуществлялась передислокация моторизованных дивизий в северном направлении.

В сражении под Гомелем и Кричевом мы захватили более 78000 пленных, 700 артиллерийских орудий, 144 поврежденных танка.

22–24/8/41 Верховное командование сухопутных сил поставило меня в известность о том, что в соответствии с приказом фюрера все наиболее боеспособные соединения 2-й армии и группы Гудериана должны быть передислоцированы к югу. В их миссию входит перехват и уничтожение войск противника, отступающих на восток, а также обеспечение форсирования Днепра войсками группы армий «Юг». Меморандум фюрера оправдывал переадресовку войск к югу необходимостью захвата Крыма как авиабазы для нанесения воздушных ударов по нефтяным полям Румынии, помог бы отсечь русских от их собственных нефтяных запасов.