Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Сталин повернулся, пошел к столу. Сел, положил руки на стол, некоторое время смотрел на них, перебирая пальцами. Затем взял пачку папирос «Герцеговина-флор», принялся крошить папиросы, вышелушивая табак.

Берия стоял, молча глядя на Сталина. Мехлис съежился, сунув руки меж колен и почти весь уйдя под стол, так что виднелись лишь узкие плечи и черная с сединой голова.

— У тебя все? — спросил Сталин.

— Нет, есть еще один вопрос, — начал Берия доверительным тоном. — Шведский «Красный крест» предлагает нам свое содействие в урегулировании вопросов о военнопленных. Немцы содержат их в ужасающих условиях. При этом ссылаются на то, что мы не участвуем в Женевской конвенции…

— Вы что, сговорились? — спросил Сталин, глядя на Берию немигающими желтыми от гнева глазами. — Вы что, хотите, чтобы наша армия побежала к немцам? Она и так сдается им полками и дивизиями! Командиры дивизий и корпусов бегут к немцам — вот до чего дошло! А когда узнают, что мы будет оказывать пленным помощь продовольствием и лекарствами, побегут еще больше. Нет уж! Коли сдался в плен, не дрался до последнего патрона, следовательно, подписал себе приговор. И поделом — не сдавайся. Чем хуже будет в плену, тем меньше желающих сдаться! Только предатели могут предлагать такое… Чтобы я об этом больше не слышал! — закончил Сталин, пристукнув ладонью по столу.

— Я, товарищ Сталин, — переменил Берия тон с доверительного на служебный, закрывая папку и показывая всем видом своим, что вопрос о военнопленных его волнует лишь в той мере, в какой он относится к его должности. — Я имел в виду, что ваш сын…

Заглянул Поскребышев. Быстро обежал глазами помещение, оценивая обстановку.

— Приглашай Жюкова, — произнес Сталин, не поворачивая головы, ни о чем не спрашивая, замедленными движениями набивая табаком трубку.

Берия сел. Он сообщил Хозяину то, что должен был сообщить, на этом его миссия закончена. Дальше — как прикажет Сталин. В то же время Берию изумляла выдержка Верховного. И первое сообщение о пленении сына он принял тоже молча, как и нынешнее. Но тогда не все было ясно. Ясно было лишь одно: генерал Конев несет прямую ответственность не только за развал и разгром своей армии, но и за пленение Якова Джугашвили, и надо бы этого Конева… Но Сталин не позволил. А зря.

Мехлис сидел неподвижно, из-под опущенных ресниц следя за Хозяином. Его тоже поражала выдержка Сталина, хотя, как ему казалось, о своем Хозяине он знал все. И даже больше. Он знал, что Сталин недолюбливал своего старшего сына и за отсутствие каких бы то ни было способностей, и за две самовольные женитьбы, и за бесхарактерность, и за тупое мальчишеское упрямство. Но Яков пошел в действующую армию, даже не заикнувшись о возможности остаться в тылу, и Сталин, похоже, несколько изменил о нем свое мнение в лучшую сторону. И вот сын его — в плену. И это после того, как был издан приказ Верховного Главнокомандующего о том, что добровольная сдача в плен приравнивается к предательству со всеми вытекающими отсюда последствиями: репрессиями против ближайших родственников, лишением пособий для детей, в иных случаях с высылкой в отдаленные места. Конечно, Сталин против себя этот приказ применять не станет, но тайну пленения сына сохранить не удастся: и немцы постараются, да и кое-кто из своих — тоже, и каждый может ткнуть в его сторону пальцем: «А сам-то ты чем лучше других?»

Берия и Мехлис были членами Государственного комитета обороны и заместителями Сталина. Судя по всему, Сталин позвал их сюда, чтобы решить какое-то важное дело, в котором и они, Берия и Мехлис, будут принимать непосредственное участие. Иначе бы Верховный вызвал других. И дело это, судя по всему, касается генерала армии Жукова, снятого с поста начальника Генштаба, посланного на второстепенный фронт и там наломавшего дров исключительно из желания укрепить свой пошатнувшийся престиж.

Жуков вошел стремительно. Лицо каменное, губы плотно сжаты, взгляд угрюм и неподвижен, точно он крайне недоволен тем, что его оторвали от дела.

Сталин даже не кивнул на приветствие, ткнул черенком трубки в лежащую перед ним на столе карту, спросил, медленно процеживая слова:

— Почему войска Тимошенко, имея численное превосходство над противником, не могут нанести немцам решительного поражения в районе Смоленска? И это при том, что практически все танковые и механизированные дивизии немцев заняты в другом месте. Чем объяснить такую беспомощность нашего командования?

— Прежде всего недостатком подготовленных резервов, слабой обученностью личного состава, большая часть которого призвана в армию либо осенью прошлого, либо весной этого года. Далее, нехваткой противотанковых средств и новых танков, зенитной артиллерии, сильным воздействием авиации противника на наши позиции, особенно — на маршевые колонны на подходе к местам сосредоточения. Наконец, растянутостью линии фронта, высокой подвижностью механизированных соединений противника и его способностью к быстрому маневру и сосредоточению на направлении главного удара. Мы не поспеваем за противником…

— Так подавите хотя бы немецкую авиацию! — воскликнул Сталин. — Вам, что, самолетов не хватает?

— Не хватает, товарищ Сталин, — все с тем же каменным лицом ответил Жуков.

Сталин отвернулся, окутался дымом, подумал: «Жуков слишком часто бывает прав. Слишком часто. Если он окажется прав и с оценкой перспектив на Юго-Западном фронте… — И тут же откуда-то из глубины души: — Ах, Яков, Яков… Как был недотепой, так им и остался. Даже застрелиться не сумел…»

Жуков между тем продолжал:

— Наконец, самое главное: наши командиры не умеют управлять большими массами войск, координировать взаимодействие между родами войск как при обороне, так и при наступлении…

— А вы еще в мае совали мне ваш план упреждающего удара! — вскипел Сталин. — И что бы сейчас мы имели? Еще больший разгром, вот что мы имели бы, воспользуйся вашим планом!

Жуков молча смотрел поверх головы Сталина на книжные полки. В душе его ворочались тяжелые мысли о том, что он в качестве начальника штаба слишком часто шел на поводу у других: у Сталина, у того же Тимошенко… Это можно объяснить себе тем, что он многого не знал, не понимал, высоко прыгнув, не успел освоиться с высотой… Впрочем, объяснить можно все…

— Продолжайте, — произнес Сталин, затем медленно поднялся, тяжело опираясь руками о подлокотники кресла, и двинулся вдоль стола к двери.

И Жуков, развернув свою карту, стал докладывать о положении на фронтах, о подготовке резервов, о мерах, необходимых для исправления создавшегося положения, о предполагаемых действиях противника, о необходимости использования хорошо подготовленных дивизий Дальневосточной армии для отражения немецкого наступления на Москву.