Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Штаб дивизии располагался в небольшом поселке Лясново. Приткнувшись к домам и сараям, стоят передвижные радиостанции, черные «эмки», грузовики, танкетки, — все открыто, едва замаскировано; по улицам поселка туда и сюда снуют мотоциклисты, на завалинках сидят красноармейцы, курят, болтают с местными девицами, возятся зенитчики возле своих длинноствольных орудий, дымят походные кухни; в раскрытые окна видно и слышно, как стучат пишущие машинки, кто-то надрывается в телефонную трубку, требуя связать его с «четвертым», в другом окне другой командир на всю улицу орет о том, что части еще только на подходе, а когда будут на месте, он сказать не может, потому что с ними нет связи.

Джугашвили еще не успел повоевать как следует (часовая стрельба не в счет), он не попадал под артобстрелы и бомбежку, но то, что он увидел, даже ему показалось странным. «Будто и войны никакой нет, а идут обычные полевые учения», — подумал он, однако особой тревоги у него не возникло: коли все считают, что все идет как надо, то и сыну Сталина тревожиться не пристало.

Машина остановилась возле двухэтажного дома, цоколь и первый этаж которого были из кирпича, а верх из сосновых бревен. Возле крыльца топтался часовой, потому что при штабе часовому быть положено по уставу, а вокруг дома толклось множество народу, ничем особенно не занятого, входная дверь хлопала, впуская и выпуская разных людей.

— Вот это штаб и есть, — сказал шофер командира дивизиона. И добавил: — Так вы идите, товарищ старший лейтенант, а я поехал. А если что, так на попутке вернетесь. В нашу сторону часто попутки ездят… Сами видели.

— Хорошо, — согласился Джугашвили, одернул гимнастерку, поправил ремень и кобуру, поднялся на крыльцо и вошел в дом.

Внутри дома происходило примерно то же самое, что и на улицах поселка: хлопали двери кабинетов, надрывались голоса телефонистов и штабных командиров, стучали пишущие машинки. Яков остановил спешащего мимо капитана, спросил:

— Товарищ капитан, не скажите, где находится командир дивизии полковник Васильев?

— Васильев? А вот идемте на второй этаж: он, кажется, там. А вы к нему по какому делу?

— Не знаю. Велено прибыть, а по какому, не сказали, — ответил Джугашвили, полагая, что если приказали прибыть в штаб дивизии, то непременно к самому комдиву полковнику Васильеву, потому что заниматься сыном Сталина может только он и никто больше.

Они поднялись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, и капитан, остановившись возле двустворчатых дверей, на одной из половинок которой красовалась бумажка, пришпиленная кнопками: «Комдив полковник Васильев», произнес:

— Полковник здесь. Желаю удачи, — и пошел по коридору.

Джугашвили еще раз пробежал пальцами вдоль ремня, сгоняя складки гимнастерки к позвоночнику, открыл дверь, ожидая увидеть кабинет и полковника Васильева за столом с телефонами, вошел и увидел… большой стол, уставленный бутылками и закусками, а за ним с десяток командиров и самого полковника во главе стола.

— О-о! — раздался радостный вопль сразу нескольких человек. — Какие люди к нам пожаловали!

И голос самого полковника:

— Заходи, герой! Гостем будешь!

И хотя радостные вопли были скорее насмешливыми, чем действительно радостными, Джугашвили принял их за чистую монету и, двигаясь вдоль стола, пожимал руки присутствующим командирам, среди которых оказался и командир артполка подполковник Сапегин, с которым они заканчивали академию, а все остальные имели звание не ниже майора, после чего уселся на венский стул по правую руку от Васильева, уверенный, что другое место за этим столом было бы оскорблением не столько ему, Якову Джугашвили, сколько его отцу, Иосифу Сталину.

— А мы вот решили, — продолжил Васильев, — отметить наше прибытие на фронт и героическое боевое крещение вашего артполка. Учти, что я только что подписал представление тебя к ордену Боевого Красного знамени за отличную стрельбу по немецко-фашистким захватчикам, — с пафосом произнес Васильев. — Как мне доложил подполковник Сапегин, твоя батарея уничтожила одну батарею противника, другую подавила, уничтожила до роты пехоты и два противотанковых орудия. Поздравляю, товарищ старший лейтенант с заслуженной наградой! — закончил полковник Васильев, вставая.

Все тоже встали.

Джугашвили вытянулся, выдохнул положенные в таких случаях слова:

— Служу трудовому народу!

Полковник пожал ему руку, остальные подходили и тоже жали, и старшему лейтенанту казалось, что его любят не за то, что он сын Сталина, а потому, что он оказался значительно лучше, чем все о нем думали. И даже он сам о себе самом.

— А теперь давайте выпьем за новоиспеченного кавалера нашего самого почетного боевого ордена, — предложил полковник Васильев. — За то, чтобы он и его батарея громили врага так же отважно и умело в каждом бою!

И все потянулись к Джугашвили своими стаканами и рюмками, поздравляли и желали новых успехов.

Когда закусили, полковник спросил, обращаясь к Джугашвили:

— Как там в дивизионе? Все целы? Какое настроение?

— Готовятся, товарищ полковник, к новым боям, — ответил Джугашвили. — Вот только снарядов у нас осталось менее четверти комплекта. И горючего для машин совсем мало, — добавил он, сообразив, что виденные им машины могли ехать совсем по другим адресам. И заверил, потому что как же без этого? — никак не возможно: — Но я уверен, что если немцы появятся, разнесем их в пух и прах.

— Я в этом не сомневаюсь, дорогой. А насчет снарядов… Розенфельд!

— Я вас слушаю, товарищ полковник! — вскочил круглотелый интендант третьего ранга. И тут же оттарабанил: — Снаряды и горючее уже посланы, товарищ полковник. По полтора комплекта на пушку и по две заправки на машину.

— Слышал, дорогой?

— Слышал, товарищ полковник, — ответил Джугашвили.

— Вот и хорошо. А теперь, друзья, поднимем тост за нашего дорогого вождя и учителя, за Верховного главнокомандующего Красной армией товарища Сталина, под командованием которого мы разгромим всех фашистов и погоним их назад. Ура!

— Ура! Ура! Ура! — стоя ответили ему присутствующие и выпили при общем молчании, под лязг гусениц ползущих через поселок танков.

Все порядочно окосели, все выражали общую решимость врезать фашистам по первое число и еще дальше. Яков, подвыпив, то и дело пытался что-то сказать, что-то такое, чтобы всех удивило, но всякий раз нес полнейшую околесицу, вроде того, что непременно, как только наши войска освободят Витебск, позвонит отцу и расскажет ему, как здорово дивизия била фашистов. Его с радостным хохотом прерывали, предлагая еще раз выпить за то, чтобы война скорее закончилась полной и окончательной победой мировой революции, а старший лейтенант Джугашвили дослужился до маршала. Джугашвили пил вместе со всеми, опьянел быстро и не заметил, как его вывели из-за стола и куда-то повели, как укладывали спать, но помнил, если ему это не померещилось, что рядом все время была какая-то белокурая девушка с голубыми глазами и звучал ее ласковый, похожий на звон колокольчика, голосок.