Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

— Не ошибся?

— Один раз. И снова все посчитал. Уже правильно.

Лев Николаевич разговорился:

— Я всегда очень жалел, Алевтина, что Вевлеле Мессинг не занимался лечебным гипнозом. В тридцатых годах в Москве был такой Орнальдо, он же — Николай Смирнов. Слышали об Орнальдо?

— Нет, — честно призналась Алька.

— Гений. Это был гений, товарищ Веревкина! У больных Орнальдо вызывал такой сон, что во время операции они совершенно не чувствовали боли. Ты понимаешь, товарищ Веревкина… — Лев Николаевич плавно перешел на «ты», — скольких граждан он спас? Стариков особенно. Тех, кого наркоз мог убить.

Альке хотелось подыграть Льву Николаевичу.

— У меня бабка наркоз не выдержала, — сообщила она. — И загнулась.

— Ты, Алевтина, читала «Мастер и Маргарита»? Роман Булгакова.

— Не-а… Евка читала. Я — нет.

— Книга не для детей, — согласился Лев Николаевич. — Булгаков присутствовал на сеансе Смирнова в «Эрмитаже». Булгаков предметно интересовался гипнозом, пытался вылечить себя от острой потребности в морфии. В наркотиках. Там, в «Эрмитаже», Смирнов чуть было не раздел — догола — ползала. Вовремя спохватился: в первом ряду сидел Максим Михайлов, любимец Сталина, с супругой. И могли быть… последствия, как вы понимаете… — Так вот: Булгаков так вдохновился «черной магией», что позже, с придумками, описал Орнальдо в своем романе. — А Мессинг, Алевтина, все время говорил, что любое счастье человеком (каждым из нас) не заслужено. Понимаешь? Как заслужить счастье? Какими подвигами?

Алька задумалась:

— Никак, наверное. Особенно в политике. Сплошные взяточничество и торговля.

Такой разговор Льву Николаевичу определенно нравился.

— Молодежь редко ошибается, товарищ Веревкина, — согласился он. — Выходит, не заслужил я это счастье: видеть тебя в белье. Даже в красивом. В Париже куплено?

Алька не отвечала.

— Странно как-то…

— Не с тем народом общаешься, — закончил Лев Николаевич. И снова улыбнулся: хорошая девочка. Просто вовремя не поумнела.

— Можно я оденусь? А то холодно.

— Сделай одолжение… Для меня, Алевтина, переспать с проституткой — все равно что засунуть свой член в навозную жижу.

— Фу!

— Поверь!

— Ну и сравнение у вас…

— Хотя фанатик своего дела всегда вызывают у меня уважение, товарищ Веревкина!

— Я не фанатик, — возразила Алька. — Я просто дурью маюсь…

Лев Николаевич не разрешал Альке курить, а ей было уже невмоготу.

— И чему я буду учиться?

— Если мы вас примем… — уточнил Лев Николаевич.

— Примите.

— Уверены?

— Просто я лучше других. У нас в «Мадмуазели» такая сволочь… им только деньги нужны.

— В тебе нет паскудства, — согласился Лев Николаевич. Если примем, значит, многому. Стрелять, например, Алька развеселилась:

— В кого?

— Не в кого, а когда, товарищ Веревкина. Чекисты стреляют только в крайних случаях. А главное для вас — научиться видеть людей. Вот… как Мессинг. Входить к ним доверие. Жить их жизнью, если потребуется. Каждый олигарх, Алевтина, — это сундук, закрытый на тысячу замков. Надо, значит, всего ничего: просто подобрать ключик.

— Через еб… то есть, пардон, через секс? — быстро поправилась она.

— Да через что угодно! — ответил Лев Николаевич. Поставь на стол вино — и сразу придут гости, это наш принцип, товарищ Веревкина!

…Вообще-то он был какой-то потерянный, этот Лев Николаевич. Старый чекист с манерами побитого жизнью человека из коммуналки. Да он и сам, похоже, не понимал, зачем «конторе» в большом количестве потребовались сейчас такие ребята, как Алька! Все начальники Льва Николаевича, генералы, богатеют на глазах. Это не скрывается! Они открыто «крышуют» бизнес — особенно свалки, самый легкий вид барышей. А Баранников (земля слухом полнится!] завел специального человечка (может, и не одного), который раз месяц открывает Баранникову счета «на предъявителя» в западных банках…

Алька представила Льва Николаевича в военной форме и прыснула от смеха: ей показалось, что мундир висит на нем, как пижама.

— Ты чего?.. — удивился Лев Николаевич.

— Скажите, а Ельцин… идиот?

Она вдруг сама испугалась своего вопроса и зачем-то перешла на шепот:

— Я ведь серьезно спрашиваю. А то мне… и спросить-то не у кого!

— Какие у тебя… вопросы интересные.

— Просто я статью читала… — объяснила Алька. — Как Ельцин на аэродроме поссал прямо под самолет. При людях. А они его с цветами встречали…

И так хорошо поссал, что лужа образовалась.

— Какая еще… лужа? — поежился Лев Николаевич.

— В газете пишут… Завтра принесу.

— Кто пишет?

— Не знаю… мужик какой-то. И тоже на скрытого алкаша похож.

На следующий день Алька действительно принесла полумятый номер газеты «Совершенно секретно», где выступил с интервью Павел Вощанов, пресс-секретарь Президента.

Бывший пресс-секретарь.

…Нам было сказано, что «Речной клуб» — одно из самых элитных заведений Америки… Все рассаживаются согласно табличкам с именами на огромных круглых столах. Сбываются худшие опасения Суханова — шеф выпивает, но ничем не закусывает. К нему то и дело подходят улыбающиеся американцы, трясут руку, произносят какие-то комплименты, а после, чокнувшись и пригубив из своего бокала, отходят, ступая место другому желающему поприветствовать первого советского коммуниста-оппозиционера. Зато наш Борис Николаевич, чокнувшись, выпивает до дна. Черт бы их всех подрал! И в первую очередь — этого хитромудрого Сороса, который буквально не отходит от Ельцина ни на шаг. Алференко обеспокоен не меньше Суханова — уже половина десятого, через полчаса мы должны вылететь в Балтимор, а Ельцин, похоже, только вошел во вкус неформального общения с капитанами американского бизнеса.

— Надо ему сказать, что пора прощаться.

Суханов смотрит на Алференко с жалостью.

— Может, Рокфеллер ему об этом скажет? Рокфеллера он послушается.

К счастью, банкира-миллиардера не приходится просить о столь деликатном одолжении. Поскольку самолет, которым мы должны лететь в Балтимор, принадлежит ему, то он в курсе того, что нам пора выдвигаться на аэродром.

— Мистер Ельцин! Я благодарен, что вы нашли время встретиться с нами. Это был прекрасный вечер! Но, к сожалению, мы вынуждены отпустить вас в Балтимор. Мой самолет к вашим услугами.

У богатства есть немало жизненных преимуществ: нам не надо торопиться на аэродром — когда приедем, тогда и взлетим. Не надо регистрироваться, сдавать багаж и проходить спецконтроль — нас доставили прямо к трапу, возле которого поджидает улыбающийся пилот:

— Господа, рад вас приветствовать! Самолет готов к взлету. Ваш багаж на борту, — и пожав нам руки, заканчивает сугубо по-американски: невзирая на чины и звания пассажиров: