Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

Поверят? Но так было на самом деле. Почти так!

«…Зная с пяти лет английский, я понимал без перевода все песни «Битлз» и слушал их ночи напролет…»

Слушайте, «пять лет»… надо, наверное, выкинуть, да? Получается, Григорий Алексеевич чуть ли не с детского сада бредил битлами.

«…Именно тогда я полюбил длинные волосы, ведь «хипповать» было запрещено. Иными словами, я вырос, когда единственным окном в мир были «Битлз». И я, Григорий Явлинский, всегда буду находиться под воздействием их музыки…»

В 91-м, когда советские диссиденты, тем более — политкаторжане, пользовались (повсюду) особенным вниманием, Явлинский дал большое, полос на десять, интервью молодежному журналу.

Кто его тянул за язык, — а?

Или он просто работал на опережение?

Был, был в его жизни такой эпизод, не миновала его чаша сия: психбольница. Девять месяцев тяжелейшего лечения. Почти год.

В какой-то момент ему вдруг почудилось, что кто-то превратил его, Григория Явлинского, в ячменное зернышко: он неделями не выходил из дома, забившись в угол, боялся, его склюют птицы.

Рано или поздно кто-то из журналистов обязательно задаст этот вопрос: что он, Явлинский, целый год делал в психушке?

Лечился? От чего?

Не надо задавать такие вопросы.

Явлинский сразу, в первых строках своего признания в журнале, заявил: он долго молчал, были на то причины, но сейчас он молчать не будет и скажет все как есть.

А именно: в середине 80-х КГБ СССР устроил на Явлинского охоту, решив его уничтожить. Сгнобить в психбольнице.

Как и многих других пламенных борцов с советским режимом режимом.

Слишком часто он, Явлинский, «подавал» записки «на самый верх» о необходимости срочных реформ в экномике, прежде всего — в угольной промышленности. Видимо, терпение у кого-то лопнуло.

Явлинский опускал детали ареста, но оговорился, что забрали его прямо из кровати, глубокой ночью. Психбольница была где-то в Тушино, на окраине Москвы и замаскировалась под туберкулезный диспансер.

Таблетки, которыми пичкали Явлинского, сразу, мгновенно парализовали его волю! Он путал все на свете: день и ночь, мужчин и женщин, принимал лето за зиму — и т. д. ит.д.

Но когда ему полегчало (шел девятый месяц «хождений по мукам»), Явлинский стал готовиться к побегу.

Врачи поставили страшный диагноз: туберкулез легких.

В ночь перед операцией старый профессор… Явлинский даже называл фамилию этого благороднейшего человека, всю жизнь, правда, работавшего на КГБ СССР, — так вот, ночью старик-профессор шепнул Явлинскому, что утром у него отрежут здоровое легкое.

Что делать?.. Бежать. В окно!

И Явлинский бежал. Профессор ушел, а Явлинский бежал! Выломал окошко с тюремной решеткой и — в сугроб.

С третьего этажа.

На нем была только больничная пижама, больше похожая на арестантскую робу, но Явлинский холода не чувствовал.

Как же он бежал, Господи! За Явлинским гнались. Он слышал лай собак и выстрелы в воздух. Потом (это все в интервью!) долго пытался поймать такси, и какой-то добрый человек помог ему добраться до верных людей.

Почти год Явлинский скрывался в разных квартирах, но тут к власти пришел Горбачев, и КГБ СССР забыл о Явлинском. Он вернулся в Совмин, вступил в КПСС, и в Совмине (вот она, перестройка!) никто не интересовался, где шатался их молодой сотрудник целых два года!

Интервью в журнале прошло незамеченным.

Повезло Григорию Алексеевичу. Есть журналы, которые читают только дураки.

Пил Явлинский не часто, но если уж пил, то много, получая — в такие минуты — ощущение собственной глубины.

А ведь это уже профессия, между прочим: раз в четыре года баллотироваться в Президенты России. И — ничего больше не делать. Так и в Книгу Гиннесса можно попасть.

«Какой ты Президент, Гриша? — издевался Коржаков. — Ты ж еврей-западенец…»

«В России и небываемое бывает!» — огрызался Явлинский!

Все пространство страны сжимается сейчас до одной точки, точнее — до одного города: Москвы.

Явлинский с друзьями, Михайловым и Задорновым, подготовил проект реформирования экономики СССР: «400 дней доверия».

400 дней — потому что Козьма Минин и Дмитрий Пожарский спасли когда-то Россию именно за 400 дней. Явлинскому очень нравилась эта аналогия, и его горячо поддержал Задорнов.

На самом деле Явлинский имел прямое указание Горбачева: вместе с академиком Шаталиным срочно придумать для страны «что-нибудь спасительное…».

Веселый дед, академик Станислав Сергеевич Шаталин! Любит шашки, любит выпить («Такой коньяк, Гришенька, вчера хлестали, с утра было жаль в туалет идти…»).

Горбачев и Ельцин (редкий случай, когда они не спорили) согласились: нужен любой документ, любой лозунг, чтобы страна, ее народы хоть на какое-то время могли бы объединиться.

Когда-то премьер Столыпин просил для России «10 лет спокойствия». Шаталин смеется: 400 дней — никто не поверит. 10 лет — другое дело. — Мало? Нереально? Хорошо, будет другая фифра: 500.

500 дней. Тоже красиво! [14]

Хорошо, кстати, что на обложке программы «500 дней» нет сейчас их имен — Явлинского и Шаталина.

— А вот и я, шеф…

Явлинский вздрогнул. Перед ним стоял лохматый, неделю не брившийся человек в черной шубе и в носках (ботинки он, видно, скинул в прихожей).

Человек держал в руках шапку из заполярного волка и прижимал ее к груди, как боевой шлем.

— Матка-боска… — пробормотал Григорий Алексеевич; он сейчас только узнал Мельникова. — Ты моей смерти хоц-цешь, — да? По-ц-цему… так тихо вошел?

Мельников улыбался, но как-то стеснительно:

— Как велели, шеф, так и вошел. У вас же встреча.

— Встреча… да, — согласился Явлинский. — Пока ее нет.

— Кого?

— Встречи.

Мельников скинул шубу и бросил ее на диван.

— Послушайте, Мельников, — не выдержал Григорий Алексеевич. — Я хотел бы все же напомнить: я — не Настасья Филипповна, а вы — не истеричный купец Парфен Рогожин, самый большой идиот из всех идиотов Федора Достоевского. За их искренними убеждениями прячется их постояная неубежденность. А взгляд на Россию как на страну идиотов не нравился советской власти, поэтому советская власть Достоевского не любила.

Умный там — один человек, некто Лебедев. Тот самый, кто больше всех старается быть идиотом.

Мельников плюхнулся в кресло.

— Согласен, шеф.

— Кидаться шубами… это вульгарно, Алеша.

— У нас проблемы, Григорий Алексеевич.

Брови Явлинского приподнялись:

— Какие теперь? Где вы, Мельников, там всегда проблемы.

— Спасибо, шеф.

— Человек задыхается, Мельников, когда хочет получить все сразу.

— Согласен.

— Так начинайте уже!

— Начинаю. Позавчера в банк к Андрюхе Дробинину шеф, завалились — кучей — дядьки-приставы. Четыре часа дня. Он, сука, уже припудрил носик и полностью под «снежком»…