Андрей Караулов - Русский ад. Книга вторая

— А ты пассивный или активный? — задумался Коржаков.

Только сейчас Алеша почувствовал, что от Коржакова здорово несет коньяком. И — одеколоном. Видно, он считал, что одеколон отгоняет коньяк.

Военного человека всегда легко узнать по запаху одеколона.

— Отвечаю на вопрос «актив» или «пассив». Я — как у Тютчева, товарищ генерал.

Внутреннее состояние Коржакова — всегда быть настороже.

— Чего?..

— Тютчев. Великий поэт, — пояснил Алешка. — Помните, наверное:

Обманул ты меня, мой противненький…

Не пассивненъкий ты, а активненъкий!

— Это… Тютчев написал? — удивился Коржаков. И вдруг засмеялся:

— Ты мне, парень, не втирай! Думаешь, если генерал, то он не ориентируется?

Его действительно чуть-чуть развезло.

— Да я… Федора тебе… Тютчева так вотру, ты у меня всю жизнь на аптеку работать будешь!

— Понимаю, — кивнул Алешка. — Поэту нужна защита. И вы правы, дорогой Александр Васильевич: читать стихи — значит убить любую вечеринку!

— Так ты… пассивный или нет? — икнул Коржаков. — Я, знаешь, правду люблю.

— Ой… — Алешка закатил глаза и сразу стал чем-то похож на девочку.

— Не смушайте, мужчина:

Какие старые слова,

А как кружится голова… —

Напел он.

В коридоре никого не было.

— Чтобы хорошо соврать, Александр Васильевич, надо приложить… согласитесь со мной… массу, массу усилий, — начал было Алешка, но Коржаков его остановил:

— Ладно, Арзамасцев! Не будем пугать друг друга.

— Есть!

— Вот… — и Коржаков глубокомысленно поднял указательный палец. — Я рад, что ты не дурак. Знаешь откуда все наши болезни? Почему нормальные люди умирают так быстро? А все на венках написано: от жены, от детей, от товарищей по работе…

— Класс!

— Да?

— Стон.

— Стон?

— На нашем языке — стон.

— На продвинутом? — усмехнулся Коржаков. — То есть по-русски мы уже не говорим?

«… А ведь точно: все отшельники живут долго… — согласился Алешка. — И не умирают от тоски…»

Появился рядом с тобой какой-то новый человек. Как знать, не станет ли он причиной твоей смерти?

— Можешь понадобиться, — предупредил Коржаков. — Если шеф загрустит — представлю тебя как вещественное доказательство.

— А Борис Николаевич может по мне… загрустить? — заинтересовался Алешка.

Черт их разберет, в этом Кремле, честное слово.

— По тебе? Хрена! — усмехнулся Коржаков. — А вот по твоему благодетелю — вполне!

— Понимаю, — кивнул Алешка.

Но Коржаков его больше не слушал: он развернулся и пошел куда-то по коридору…

Кто сказал, что царь и его семья должны быть прозрачными, как хрусталь?

Разве этот Гаврош из «Огонька», Юмашев, может быть как хрусталь?

Нельзя ему как хрусталь, иначе его грязные майки так засверкают в этих лучах — хрусталь станет черным!

По Москве ползет стойкий слух: Ельцин видит Юмашева главой своей администрации…

Вот это взгляд! У Александра Сергеевича Пушкина был великий дар предвидения, но разве Пушкин, даже Пушкин, мог бы предсказать это чудо-юдо: Бориса Ельцина? С Юмашевым вместе? — А почему Емелька Пугачев чуть было не стал царем? Или Степан Разин? Вот бы развернулась Россия-матушка, — да? В сторону леса!

«Веемы звери в дикой роще,

Все плюем друг другу в мощи…» –

подумал Алешка. Он остался очень доволен встречей с Коржаковым.

И что, Коржаков допустит, чтобы Юмашев здесь, в администрации, стал бы главным человеком? Хорошо, Россия — действительно лесная страна, в лесу и люди как звери, Россия — это страна недовольных людей по определению, их характеры во многом зависят от климата, от природы вокруг, но разве всенародные выборы Президента, это не самая большая глупость человечества? Ведь никто не ошибается так, как может ошибиться народ!

Почему Москва, какой-то маленький городишко на какой-то там Москва-реке (это не Ока, не Волга) стал — вдруг — главным городом России? Хотя рядом стояли такие красавцы, как Владимир, Новгород, Ростов Великий? — А потому, что в Москве не было народного Вече, в городе был порядок.

Во всем. Среди народа кого только не встретишь…

Может быть, и не надо встречаться.

Алешка (неожиданно для себя) заметил, что после его ухода из администрации друзья у него сократились. Кто же такие «мы», кто, если «мы» нужны друг другу лишь в зависимости от обстоятельств [40].

Для всего мира русские — это расходный материал. Мао взял Китай с сохой (и намного позже, кстати, чем Сталин), а оставил с атомной бомбой. — Но в том-то и дело, что даже в своих глазах (в своих собственных глазах) русский человек — это расходный материал. Каждый бывший советский человек — он ведь как солнечный удар. Как сложилась судьба тех, кто, отболванив срок, потеряв Звезду или две Звезды, как Овезов, вернулся, с нар, в родной город или в родное село? — Никто не знает. В большинстве случаев никто не знает. Звезды отобрали, бывшие Герои жили, естественно, как обычные люди, кто-то вскоре снова ушел за решетку, тюрьма не лечит, а калечит людей, — известно только, что никто из бывших героев, орденоносцев и лауреатов так и не поднял больше голову…

Побрили! На ходу. Смех в спину — он же любого повалит!

И Алешка — ходил как оплеванный. Он сразу, вечером, за ужином, сказал Елке о своей отставке. Елка оторопела, — но раз так (беда не приходит в одиночку), она решила «порадовать» Алешку еще одной новостью.

— А ты, малыш, можешь стать папой…

Елка второй сезон танцевала в Большом театре, поэтому ребенок сейчас — это точно аборт.

— Ты беременна?.. — обомлел Алешка.

— Нет, бл, из Ватикана позвонили?

— А, из Ватикана…

Если Алешка тупил, его лучше оставить в покое.

Елка окончила Московское хореографическое училище по классу Софьи Николаевны Головкиной, в Большой театр ее взяли не сразу и танцевать не давали: главное достижение Елки — это Мирта в «Жизели», но уже появилась Маша Александрова, были и другие девочки, Мирта Александровой, «хозяйка кладбища», как смеялся кордебалет, оказалась весьма эффектной… — на первый план быстро выходили другие.

Елку звал «Стасик», но за Большой Елка держалась обеими руками.

— Чего вцепилась?.. — не понимал Алешка. — Танцевать надо там, где дают танцевать!

Он не сомневался. Что таких ребят, как Полунин или Герзмава, заметят где угодно. Тем более — в «Стасике»!

— Заметят, ага! — огрызалась Елка. — Графиня дышите чаще! Может фортанет, вы не подохнете! — Слушай… муж гражданский: ты с этой линией партии ко мне… даже не суйся, — понял?

Че хайло закинул? Где лучше танцевать, говори: при дворе, где зритель — дурак, но есть деньги, или в подворотне, где полно зрителей, а филок нет ни фига?!

— Чего нет?

— Денег! И мне не пофиг, кто зритель! Я, как Диана, лизаться хочу только с богатыми. Лучше — на яхте! Секса мне пока и с тобой хватает, а в остальном, малыш, надо у Доминго учиться: великие там, где деньги, Вагнера вспомни или кастратов, ибо бесплатно, мой милый, поют только птички! Вся Европа — бедная, поэтому Каррерас прет сюда, сразу на Красную площадь, это теперь «певческое поле». У Муслима были стадионы, а у Каррераса — Оргенза площадь, хороший тенор — он как осьминог, гребет, и руки у них, как щупальцы, вот почему Диана на яхтах навсегда заякорилась, с х… ра, что ли, на яхте всегда тусуются шкуры?..