Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Маршал Шапошников, командующий. Предаст кого угодно.

Александр Яковлев. Нельзя верить ни единому слову.

Егор Яковлев. Честный. Интеллигенцию не переубедит, интеллигенция сходит с ума по Ельцину.

Бакатин. Солдафон. Толку от его преданности — никакого.

Примаков. Возьмет больничный.

Шеварнадзе. Ух, мерзость!

Гавриил Попов, мэр Москвы. Будет мстить. Очень хотел быть министром иностранных дел, Михаил Сергеевич — не одобрил.

Вадим Медведев. Политик. К сожалению — допотопный.

Академик Петраков. Порядочный человек. Влияния — ноль.

Баранников, министр МВД. Темная лошадка.

Генерал Лобов. Начальник Генерального штаба. Переметнется к Ельцину. Военным вообще нельзя верить.

Назарбаев. Флюгер.

Черняев, Ревенко, Шахназаров. А что они могут?

Интеллигенция сдаст. Для них Ельцин — икона. За что борются, на то и напорются, только поймут это позже всех.

Снегур. Человек Ельцина.

Гамсахурдия. Не обсуждается.

Кравчук и Шушкевич. Не обсуждается.

Тер-Петросян. Не простит тюрьму.

Каримов. Бай.

Ниязов. Сходит с ума от любви к себе.

Еще… кто еще?

Вольский, Явлинский?.. Несерьезно.

Должен быть кто-то еще! Кого он вырастил своим, пока был Генсеком?

Горбачев знал: если «первая леди» молчит, отворачивается, когда он начинает разговор, значит, ей есть что сказать. Только если она все-таки скажет эти слова — тогда все, это приговор…

Он приехал на дачу в пятом часу утра. Раиса Максимовна не спала, просто лежала в кровати. Когда был какой-то серьезный вопрос, они обязательно выходили во двор, на свежий воздух: в комнатах не говорили. Горбачев не сомневался, что Крючков, «слушавший» по приказу Горбачева всех его соратников, весь «ближний круг», и его, Горбачева, тоже прослушивает. Когда Раиса Максимовна (еще в прошлом году) затеяла — вдруг — ремонт в их квартире на Косыгина, рабочие вытащили из стен тьму каких-то проводов. Но Крючков, слава богу, уже в тюрьме. А Бакатин — это надежно. Журналисты кроют Бакатина на чем свет стоит: новый шеф КГБ выдал американцам схему прослушки здания их посольства в Москве. Так это здание вон сколько лет стоит совершенно пустое; Бакатин еще в Вятке работал, когда Госдеп, с подачи ЦРУ запретил дипломатам переезд! Система прослушки была уникальной. Буш дважды обращался к Горбачеву: поделитесь секретами!

Горбачев позвонил Бакатину:

— Отдай, слушай! Какой теперь в этой хрени толк…

Раиса Максимовна не ждала Горбачева. Ей сказали, что ночевать Михаил Сергеевич будет в Кремле. Если бы Раиса Максимовна знала, что он придет, Раиса Максимовна на ночь выбрала бы что-нибудь нарядное.

— Нет не ждала: на ней была обычная ночная рубашка, из льна, очень теплая: после болезни Раиса Максимовна все время мерзла.

— …Что, Захарка, боишься?.. — Михаил Сергеевич пытался улыбаться.

— Ложись и засыпай, гулена-президент! Утречком поговорим. Мягкой тебе подушки…

— Договорились!

— Помнишь, Миша, как мы встретились?.. — вдруг спросила она.

— Помню, конечно… — Горбачев подсел к ней на кровать. — Ты лекцию читала. «Сны и сновидения»… И я сразу испытал сильнейший импульс.

— Напоминаю… — Раиса Максимовна шутливо погрозила ему пальчиком. — Это было…

— Да… ты что? — оторопел Горбачев. — Годовщина? У нас? Ну, дела…

— Спи! Завтра пригласишь меня в ресторан. Я хочу рюмку хорошего коньяка…

Какой еще ресторан… — они что, могут спокойно, как все, выйти в город?

Декабрь, декабрь: самые тяжелые дни в ее жизни. Страшнее Фороса…

Захарка — лучше, чем Раиса, теплее. Зато Раиса — красиво!..

…Они были обречены быть друг с другом, часто мучились, тяготились этим, но друг без друга уже не могли.

— Помнишь, Захарка, «Мартовские иды» у Вахтангова?

— Помню. И помню, что ты тогда говорил. Тем же вечером.

— Цезарь, рядом с ним двадцать три человека, энергично обложен. И двадцать три колотые раны. Каждый отметился! Вот как можно загнать человека в угол. Цезарь погиб, и попер вокруг сплошной кавардак.

— Миша, спи! — попросила Раиса Максимовна. — Надо спать, Мишенька… Сон — это жизнь…

— Пожить я еще собираюсь, — усмехнулся Горбачев. — Я публично сегодня заявил: три человека не могут ликвидировать союзное государство. Вопрос надо выносить на Верховный Совет… Я на кровь не пойду. А, как действующий Президент СССР, начинаю серию государственных визитов в страны «семерки». С широчайшим освещением в мировой печати. Ты спи, спи… — он ладонью провел по ее волосам. — Спи, Захарка…

Все хорошие, ласковые слова он произносил в последнее время как-то нервно, без души.

— Поговорим, Миша.

— Давай, — прищурился Горбачев. Он встал и зажег светильник на тумбочке. — Я это приветствую.

Как она не любила, Господи, этот жесткий, пристальный взгляд — «взгляд железного Генсека», как она говорила!

— Миша, так ужасно сейчас быть Президентом…

— Знаешь, не начинай! Я не уйду, — сразу оборвал ее Горбачев.

— Ты уже ушел, Миша, — вздохнула она. — Власть в России может быть какой угодно, Михаил Сергеевич: умной, глупой… но не смешной. Я о тебе.

Горбачев сразу завелся, замахал руками:

— Не влияй на меня, знаешь… Все изменилось как будто, но вообще-то все осталось прежним.

— А… Кремль, должность… это уже все не так несерьезно, Миша, как раньше. Мир меняется, потому что сейчас на планете есть ты, Горбачев. Но если ты остаешься, — вот они, двадцать три колотые раны… У меня, Михаил, ощущение, что сейчас ты ищешь любой повод умереть не своей смертью, — вдруг резко сказала она.

Разговор оборвался. Горбачев встал, но тут же тяжело опустился на краешек кровати.

— Знаешь, я вот это слушаю… и просто не обращаю сейчас внимания!

— А ты обращай, Миша, — твердо сказала-пропела она. — То, что я скажу, никто тебе не скажет. Тебя сейчас никто не защитит. Кто-нибудь Хрущева защитил, — а?

— Ну ты сравнила, знаешь! — махнул рукой Горбачев. — Хрущев же полоумный был и всех цеплял. Просто реальности, какими является наш мир, его переплетенность, человеческая и экономическая, затрагивают всех. То есть: если разрушается часть структуры, то разрушается она вся… — Горбачев внимательно смотрел на Раису Максимовну и искал поддержки. — Убежден, что даже сейчас Союзный договор необходим, хотя эрозия, конечно, большая, и мы можем схлопотать плохую ситуацию, потому что согласование при большой степени свободы, какой является расхождение по национальным квартирам, усложнит, конечно, процесс согласования и взаимодействия…

— Ты считаешь, в Беловежской пуще ничего особенного не произошло?

— Произошло, конечно. Произошло! Но Советский Союз был, есть и будет, так что с этой точки зрения — да, не произошло.

— А если люди выскажутся за СНГ?