Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Тогда ладно…

Платными агентами советской госбезопасности были: Урхо Калева Кекконен, Президент Финляндии, легендарная Индира Ганди (за дружбу с СССР она получала двести тысяч долларов в квартал — наличными, хотя личное состояние ее семьи — сродни Рокфеллеру)…

Да, у кого-то из близких к Солженицыну людей была эта роль: глаз да глаз. Иначе бы Андропов не успокоился. А он вдруг успокоился. Во всяком случае, с дачи Ростроповича, где Александр Исаевич жил «безо всяких прав, непрописанный, да еще в правительственной зоне, откуда выселить любого можно одним мизинцем», не выселяли. И — «не проверяли, не приходили».

Случайность? Все может быть. Только Солженицын не верил в случайности: к моменту высылки из СССР его предали почти все. Однополчане и бывшая жена, одноклассники, подельники, Союз писателей, священники…

Это трудно, очень трудно: быть таким одиноким.

Разве может человек совсем без людей?..

Тяжелая печать легла на его лицо. Александр Исаевич был похож на старца Зосиму: огромный лоб со следами вулканической работы интеллекта мыслителя, худые щеки с глубокой линией оврагов и — ледяные глаза.

Двенадцать лет литературного подполья: пишешь… даже не в стол, нет, в землю, — «захоронки», как он говорил! Солженицын закапывал тексты своих будущих книг так же, как бандиты прячут тела убитых ими людей, ибо земля — на себе проверено! — «хранит тайны надежнее всех…».

Двенадцать лет одиночества — и уже не чувствуешь «то слишком резкой тирады, то пафосного вскрика, то фальшивой связки в том месте, где надо бы иметь более верное крепление…». Да, с ним рядом была Наташа, но Наташа (как и сохраненная ему жизнь) есть Божий подарок; все разговоры с Наташей, почти все, были на самом деле его диалогом с самим собой: он и Наташа сроднились — довеку — в единое целое.

В Монтре, в этой сытой, фешенебельной Европе, сразу не понравившейся Александру Исаевичу своим безразличием ко всему, их с Наташей (какой был год? 74-й? 75-й?) пригласил на обед Владимир Набоков. — Александр Исаевич не любил Набокова, хотя и выдвинул его на Нобелевскую премию. (Кого из русских было еще выдвигать? Только Набокова.)

Ну что же, обед так обед, Солженицыны приглашение приняли, но, подъехав к роскошному отелю «Палас», где в небольшой… как бы квартире… все последние годы безвыездно жил Набоков, они не увидели самого Набокова (было условлено, он встретит их на улице, у входа).

Александр Исаевич оледенел. Что, неужели опять? Все, как с AT.? Учитель и ученик?

Сокрушение. Каменным надо родиться, чтобы такое вынести!

Не говоря Наташе ни слова (да она и сама все поняла), Александр Исаевич резко развернул свой «мерседес», и пообедали они вдвоем, молча, уединившись от всех.

Не удостоили, так сказать.

Барин, который хочет, чтобы ему кланялись?

А хоть бы и хочет. Что, не заслужил?

Результат страданий и борьбы: только Он, единственный… Он, тот, кто дал Александру Исаевичу жизнь, силы, мужество… и потом, через годы, после испытания, после сталинского лагеря, подарил ему еще одну, совсем новую жизнь… — только Он мог ответить Александру Исаевичу на все его обращения…

Александр Исаевич ненавидит все, что сделала Россия (вся Россия) за последние 70 лет. В «ГУЛАГе» он всеохватно показал предсмертный шепот миллионов, и могучий нобелевский колокол разнес этот шепот по всему миру, предостерегая людей (не только Россию — все человечество) от новой беды. Кирилл Симонян, друг его юности (Александр Исаевич звал его «Кирочка»), великолепный хирург, ученик Юдина, прислал ему — однажды — пространное письмо:

Из твоих опубликованных сочинений следует, что ты оцениваешь жизнь односторонне… Объективно ты становишься знаменем фашиствующей реакции на Западе, например, в ФРГ и США… Ленин, которого, я уверен, ты по — прежнему почитаешь и любишь, да и старики Маркс и Энгельс осудили бы тебя самым суровым образом. Подумай над этим!

Замялись знакомцы… Не отвечать? Симонян был гомосексуалист, на обидных слабостях «органы» его и подловили, по УК за мужеложество — срок, вот Симонян и обратился публично к «другу Саше» — под диктовку людей из КГБ СССР.

«Пренебреги!» — говорил в «Лесе» Аркашка Счастливцев. Нет уж, — Александр Исаевич ответил ему, крикнул через океан: «Жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял!..»

И осекся: друг-то дурачок, конечно, но сокрушаться, что он не прошел через пытки…

Протокол допроса инженера Сергея Королева, Москва, Лубянка, 4 августа 1938 года:

…вскоре после того, как Лангемак вовлек меня в антисоветскую организацию, в одной из бесед он сообщил мне, что в состав организации входит также и Клейменов и что все вредительские установки, которые дает он, Лангемак, согласовываются с Клейменовым.

Таким образом мне стала известна принадлежность к антисоветской организации Глушко. Разговор о нем у нас был вскоре после моего вовлечения в организацию, причем Лангемак подчеркнул, что Глушко является участником организации с 1934 года, и тут же дал установку, что во время своей вредительской деятельности я должен строго контактировать с Глушко.

С этой целью я был поставлен на совместную работу на одни и те же объекты, что и Глушко (торпеды с двигателями). Автопуск для приведения торпеды в действие участником организации Глушко умышленно задерживался с отработкой в течение всего 1937 года, что привело к тому, что торпеду нельзя было привести в действие. Для подачи топлива из баков к двигателю мною были применены луталевые бачки для воздуха вместо того, чтобы применить стальные бачки, которые не поддаются разъеданию.

Глушко умышленно неправильно рассчитал конструкцию камеры сгорания, в результате критическое сечение сопла прогорало на 20-й секунде работы, в то время как по техническим условиям требовалось, чтобы оно работало 50 сек.

При одном из испытаний произошел разрыв двигателя вследствие того, что все устройство автопуска, разработанное Глушко, было упрощено и несовершенно, что предопределяло заранее обрыв сигнального шунта и, следовательно, преждевременную подачу топлива в камеру двигателя.

Взаимодействия компонентов топлива, на которых работает мотор, мною были отработаны так, что при их вменении должны были последовать взрывы, и такой взрыв однажды произошел, причем была разрушена опытная установка центральной части торпеды.

В 1936 году я разработал ракетную установку, а Глушко — двигатель ОРМ-65. В 1937 году был произведен монтаж установки и двигателя на планер, и с октября м-ца были впервые начаты его испытания в наземных условиях. Лангемак дал мне установку провести как можно больше опытов на земле, для создания впечатления, что работа вокруг этого объекта идет, авто же время насколько возможно затягивать эту работу и не проводить опытов в полете. Я выполнил его указания, проведя около 100 опытов, из них 30 — с работающим ракетным двигателем. Глушко же по своей инициативе в момент испытания самолета вложил в мотор негодную воспламенительную шашку, отчего при запуске произошел взрыв, разрушивший проводку, арматуру и частично сам объект.