Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

В результате нашей вредительской деятельности до сего времени испытаний этого самолета в полете произведено не было, хотя на создание ракетного самолета было израсходовано 248 000 рублей.

В результате вредительской деятельности Глушко к концу 1937 года создалось такое положение, что институт фактически не имел моторов, которые можно было бы надежно использовать. Сам Глушко, работая по вредительской установке Лангемака, вел научно-исследовательские работы бессистемно и завел моторное дело в тупик.

Фактически для того, чтобы институт мог сам конструировать моторы, нужно всю работу начинать заново.

Другую порученную ему работу по автоматическому запуску моторов Глушко не довел до конца и окончательно запутал возможность запуска моторов, несмотря на то, что работал над этим в течение года.

При отработке запусков Глушко неоднократно ставил в зажигательные машины некондиционные шашки, которые при запуске давали взрыв, и неоднократно выводил из строя зажигательные машины. В конце концов он привел к развалу все работы по отработке запусков и лишил возможности проводить опыты над ракетными торпедами и планерами…

Инженер Глушко — будущий академик, будущий Дважды Герой Социалистического Труда Валентин Петрович Глушко, преемник великого Королева на посту руководителя советской космической программы.

Инженер Королев — это сам Сергей Павлович Королев, человек-легенда XX века.

Генеральному Секретарю ВКП(б)

И. В. Сталину

От подследственного Глушко Валентина Петровича, нах. в Бутырской тюрьме НКВД, дело № 18102

Я — советский инженер (род. в 1908), работал 9 лет в НРШ № 3 НКПОП, руководя разработкой реактивных двигателей, создал две опытные конструкции ракетного двигателя и газогенератора для торпед (морских), принятые спец, комиссиями, имею свыше 10-ти опубликованных научных работ… —

покаянное письмо инженера Глушко — Отцу, Иосифу Сталину.

Инженер Глушко почти месяц, до самого суда, ничего не знал о показаниях своего приятеля — инженера Королева. И на первом же допросе дал свои показания: Клейменов, Лангемак… и Королев.

Инженер Сергей Королев.

Добровольно? Под пытками?

Никто не знает.

Клейменов и Лангемак были расстреляны. Как Королев избежал расстрела, — загадка. Как Глушко избежал расстрела, — загадка.

Сергею Королеву и Валентину Глушко мир обязан космосом…

Их показания друг на друга — прямой удар молнии.

В каждого.

Расщепленность жизненных намерений: здесь, в Вермонте, Александр Исаевич хотел обрести покой, перевести дух (бывает, что человек и сам устает от своего могущества). Так ведь рвутся, рвутся сейчас туго натянутые нити. И правда тоже получалась какая-то… туго, очень туго натянутая.

Чем свободнее двери в архивы, тем больше вопросов: если потом, все годы Глушко и Королев работали вместе… — тяжело работали, бились их характеры друг о друга (Глушко был убежден: главное в ракете — это ее двигатели: если «к моим двигателям привязать забор, он тоже улетит на орбиту…»), так перемялись же будущие дважды герои, сошлись ради дела.

И часто, особенно там, в Германии, где они (оба) заочно учились у великого Вернера фон Брауна (очень скоро в ракетостроении Королев, Глушко, Феоктистов, проектировщик кораблей, Черток, Раушенбах, Янгель, Челомей перегонят по ряду серьезнейших позиций фон Брауна), — так вот, там, под Берлином, Королев и Глушко часто, очень часто приезжали друг к другу на обед… Ворон ворону глаз не выклюет?.. По лагерным понятиям, Глушко — недобитый фрей. А Сергей Павлович? Он, Солженицын, не подал бы ему руки. Или Александр Исаевич им всем не судья? Разве не искупается многое… широтой блестяще выполненных государственных задач, служением…

Чужак? Всем чужак? В собственной стране?

Его пугают современные поэты: какие ужасные у них лица!

Евгений Евтушенко, умный человек, со страстью… но так продуктивно себя ненавидеть… — Мог ли Слава его предать? Жизнь приучила Александра Исаевича к тому, что вокруг него — миллион недоброжелателей. Один в поле не воин? Так?.. — Воин, воин, еще какой! Лубянка сделала Солженицына воином — чем меньше становилось вокруг него смысла и правды, тем яснее для Александра Исаевича был Он.

И дело (даже) не в победе над безнадежным, казалось бы, раком. Ав том, как, каким образом эта победа явилась ему! Александр Исаевич не сомневается… уверовал, если угодно: Он видит в нем человека, который обязан изменить весь мир.

В их с Наташей доме, в Пяти Ручьях, была часовенка. Всегда, даже в дни больших церковных праздников, Солженицын приходил сюда, к Нему, один. Потому что только здесь, перед образами, он и был наконец не так одинок.

Да, вера великая, испепеляющая — великая, от божественного слова «величие». Горит свеча перед образами. Какой огонь! Какая благодать!

Огонь не всегда благороден и красив. Настоящий огонь ужасен. Особенно лесные пожары. Но огонь, свечи перед образами — особенный огонь, торжественный. Ветры, комнатные сквозняки терзают его из стороны в сторону, только он, этот огонь, все равно поднимется, взметнется, он сильнее, чем ветры… это и есть служение…

Вдоль своего забора в Вермонте у Александра Исаевича тропа. Никакого асфальта. Наташа в первые дни все время говорила об асфальте. Тогда, мол, и слякоть не страшна, но Александр Исаевич не согласился: лес должен остаться лесом, иначе это не лес, а цековская дача.

Там, за забором, бегают рыси. Завидев человека, рысь мгновенно перелетает любой забор — вздрогнуть не успеешь!

Александр Исаевич не поверил сам себе: они только-только с Наташей присматривали дом, сделка не прошла, а сразу примчались полицейские, чтобы предупредить: рысь — это очень опасно, подумайте, господа, прежде чем дом покупать…

Интересно: есть в мире страны, где никто… никогда… никого не обманывает?

Вроде бы есть. Сингапур. Не Чан Кайши, не Мао, нет, — другой китаец. Ли Куан Ю создал, построил — и всего-то за тридцать лет — общество честных людей. Расстрелял трех вороватых своих родственников, и сингапурцы убедились: закон в Сингапуре — это закон.

Диктатор. Тысяча глаз у Ли Куан Ю — в одной паре. Он как Сталин. Очень похож. Больше трех — не собираться!

Все диктаторы похожи друг на друга.

Так весь мир ездит сейчас в Сингапур учиться… Все любуются государством.

В больших странах так не бывает?

Не написана (пока) самая главная книга Солженицына: его диалоги с самим собой.

В «Красном колесе» Солженицын показал глобус, наливающийся кровью. Русский XX век — особый. Как покатилось с 1905-го, так и катится: беда за бедой. Вылетела, выплеснулась наружу великая русская ненависть (вот пример, когда иноземцы совершенно ни при чем, ведь здесь — свое, кровное, родное: друг к другу ненависть). Нет в мире (и уже не будет) другой такой страны, где кровь своего народа лилась бы, как воды Волги.