Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Яд-то им на хрена?.. — удивился Егорка. — Крысам?

— От дебилов непроходимых защищаться.

— Ядом?

— А чем? Они ж стрелять не умеют, они ж крысы!

Фроська распласталась и впрямь как убитая. Единственное, что она поняла, наблюдая за этими странными существами, что жить ей осталось минуту-другую, все. — Съедят? Запросто. Особенно под водку. Им под водку все равно, что жрать, под водку они и друг друга съедят, крыса крысу никогда не тронет и никогда не съест, а эти — запросто!

Фроська сама видела, как однажды ночью бомжи зажарили другого бомжа, старика. И съели, не подавились, все у них под водку идет, даже человечинка, она, говорят, сладкая…

— Врешь ты. — Егорка шмыгнул носом. — Нету-ти в нею яду. Со зла брешешь, я т-те ща докажу…

Он развернулся и пошел к сугробам.

— Ты куда, клиторман?

— Как-кой я т-те… дура! Я с-ща, с-ща… Я за мясом. Щ-ща труханину пожрем!

Камень пробил Фроське брюхо, и на снегу появилось пятнышко крови. Из брюха у Фроськи вылезла кровавая нитка: кишки, похоже, пошли, значит смерть теперь точно накроет.

— Жи-и-рная, — протянул Егорка.

Катюха встала рядом с Фроськой:

— Трупешник. Не могу смотреть на трупы… с-ча вывернет!

— А ты, петунья, и не гляди… — Егорка склонился над Фроськой.

— Жирная, ага. Знать бы, как их едят-то…

— О… бл, — Катюха сплюнула. — Слышь, триппертоник: тобой когда-нибудь жопу подтирали?

— Кого?.. — не понял Егорка.

— Ты эту тварь с-ча сожрешь. А потом пососаться ко мне полезешь?..

Егорка обиделся.

— Это кто к кому лезет-то?.. — Он гордо встал перед Катюхой, готовый к драке, любая несправедливость мгновенно выводила его из себя. — Кто и к кому?.. Че за хрень такая, я не понял? Это ж ты, девка, как хвнки вдаришь, меня к себе за грудки тас-шишь?..

— А ты и рад? — сплюнула Катюха. — У вас у всех… одно на уме, я каждый день в этом убеждаюсь.

— Значит, не надо тут ля-ля… — успокоился Егорка.

— Ну ты хомяк-зассыха…

— Я хомяк?..

— Ты, ты ветеран труда… вонючий…

Егорка опять сжал кулаки, но в этот момент Фроська пискнула:

— Ы-ей…

Это был не писк, это был стон, но крысы стонут именно так:

— Ы-ей, ы-ей…

— А?.. — Егорка поднял голову. — Заговорила, надо ж…

— Ы… ы…

Фроська плакала, — мороз помог, боль была не такой уж страшной, но ее кровь вдруг опять брызнула на снег.

— Голосит?.. — злобно спросила Катюха и подошла поближе.

— Ага, голосит.

— Бедная…

— Ты каменюгу пошто в нее кинула?

— А я откуда знаю?.. — удивилась Катя.

— А кто знает?

— Рука сама поднялась…

— Я ж и говорю — без покою ходишь. Бога в тебе нет! Даже лед под тобой тает.

Не сговариваясь, они молча склонились над крысой.

Фроська была сейчас в том самом состоянии, когда она все слышит, но пошевелиться — уже не может, жизнь идет сейчас строго по линии жизни и смерти, по бордюру.

— Перевязать бы надо… — протянула Катя.

Она глядела на Фроську так, будто Фроська у нее самая родственная душа на свете.

— Где ж бинты-то найдешь… — засомневался Егорка.

— Шарфик возьми, — Катюха быстро размотала ленту, которая болталась у нее на шее. — Э… дед, дай я…

— Да какой я те дед! — выругался Егорка. — То дед, то ветеран. Все б тебе человека подшпилить! По-людски ужо не говоришь… потому как пьешь с утра!

— И что?

— С утра нехорошо. С утра свободно пожить надо.

— Ты ж больше меня запитый! Нет, что ль? А?!

Егорка не любил, когда грубят, и на грубость не отвечал.

— Вот если б, Катюх, крыс продавать мож-жно! — мечтательно вздохнул он. — С-ща б продали — и в магазин…

Фроська молчала.

— Не… не успеем… — Егорка вздохнул. — Глазиш-щи уже закатила. Отходит, вишь…

Фроська только сейчас поняла, что значит быть при смерти: смерть словно сама готовит тебя, твое тело, к смерти, ритуал такой… — неужто ж так у всех?

— Отойди, пень, — заорала Катюха. — Ей воздух нужен… девочке! Рядом с тобой, сука, дышать нечем! От тебя отравой несет!!!

— Ы-г… ы-гх…

Егорка послушно отошел в сторону.

— Счас, моя девочка, счас…

Фроська вдруг замолчала.

— Конец, — сказал Егорка и перекрестился. — Отлетела зверюга.

Катюха лихорадочно перевязывала крысу.

— Потерпи, малыш, потерпи… — сча легче бу…

Она была уверена, что Егорка прав, что крыса умерла, только бороться надо все равно до конца.

— Во как, — опять изумился Егорка, — во как… Так ты ж била-то ее пошто?..

Катюха не отвечала; она силком, правильно, будто учил ее кто-то, стягивала Фроську шарфиком. Но шарфик был такой грязный, что даже кровь на нем не видна. Ну и темень непроглядная, конечно; фонарь горел только у подъезда, и сюда, в сугробы, свет не доходил.

— А? Че молчишь-то, санитар? Пошто каменюгой по крысе щелкнула?..

— Дурой была, — отрезала Катюха.

— Аща што?..

— А ща ее жалко

— Поумнела, значит?

— Подросла.

— Эт-то хорошо, значит, к Богу повернуласи.

— Че? — скривилась Катюха. — Отойди, черт!

— А то! — не отступал Егорка. — Не делай зла, и Бог с тобой будет. Добрые люди всем нужны. И Ему нужны…

— Откель знашь?.. — удивилась Катюха.

— А я в церкву хожу. В церкви тебе это каждый скажет…

Налетел ветер, и тут же столбом взметнулась снежная пыль.

Фроська слышала все абсолютно, но мало что понимала — сначала эти люди ее убили, потом — хотели съесть. Теперь они ее спасают. Что потом? Опять убьют? Напьются и снова… камнем? Их можно понять, этих людей? Мечтают о бессмертии и не знают, чем бы им заняться сегодня вечером! В таком обществе лучше уж сразу сдохнуть! В прежние годы крыс били только малолетки. А теперь и взрослым, выходит, делать нечего, вот это времечко…

— С-ща, девочка, с-ща тебе легче будет… Ты только дыши, пожалуйста, хорошо дыши. У меня водка есть, я тя всю промою, водку жалеть — последнее дело…

Егорку чуть слеза не прошибла.

— Здесь врач нужон, — твердо сказал он. — Сами не поднимем. Те, шо псов режут. Староверы.

— Ветеринары, дура сибирская! — сплюнула Катя. — Какие, бл, староверы!

— Ну как в старое время, в смысле… — сконфузился Егорка. — У нас вон… Борис Борисыч в Ачинске. Ему пиенеры однажды ужа поднесли. А он шо? Выгнал их? Не-а, он ужа в больничку принял. Так о Борис Борисыче даже в газетке пропечатали: вот мы какие, мы, мол, не только пить могем!..

Фроська слабела. Мир вокруг куда-то поплыл, не обещая вернуться.

— Померла, — вздохнул Егорка. — Ты ж ее прямо под дых рубанула. Там самое тяжелое место. Это ж и взрослому конец, а она — маленькая…

Катюха сорвалась:

— Молчи! Молчи, сука! Я ж и для тебя каменюгу найду, ты договоришь-си!

— Эт-то ты могешь, — кивнул Егорка. — Эт-то у тебя запросто, потому как ты от Бога отвернутая… Пошли, што ль? — вздохнул он. — Или сожрем?

— Кого? Кого ты сожрать собрался, чурбан недолбаный? — Катюха встала перед Егоркой в полный рост. — Кого, сука?