Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

«Чему прежде изумляться в них? Нечестию или жестокости и бесчеловечию?..» — спрашивал Иоанн Златоуст! Или (тоже закон природы) может быть, есть такие реки, которые идут вспять, против течения, хотя и не ясно, что природа хочет этим сказать, кому это вызов — неясно.

Чубайс, разумеется, не причисляет себя к рвани. В продаже, например, появились (с его согласия, разумеется) большие напольные вазы, где Чубайс изображен как Барк-лай-де-Толли. В мундире, с бакенбардами и при орденах.

Они, эти молодые министры, сделали все, что могли, чтобы Ельцина еще больше одолевали сомнения в самом себе. — Ребята, вы хотите, чтобы Россия вернула свое величие? Так не мешайте ей, черт возьми! И Россия поднимется. Раздали землю крестьянам. А трактор где им взять? Как на земле работать? Чем? Лопатой?

Ельцин оставил страну без государственной заботы, — если Ельцин пьет, значит, стране тоже все позволено?

Офицеры кремлевского полка, капитан и два лейтенанта, распили бутылку водки прямо в мавзолее, у саркофага Владимира Ильича: им очень хотелось чокнуться с вождем мирового пролетариата.

Через пуленепробиваемое стекло.

— Давай, Ильич! За тебя, родной!

Старший фельдъегерь Сергей Новиков уснул, сердечный, прямо под Царь-пушкой. Не сумел дойти до служебной машины. Оказалось, он сидит на серьезных наркотиках. Так его не уволили!

Отправили лечиться, но не уволили!

Главный праздник Псково-Печерского монастыря — Успение Пресвятой Богородицы. В этот день колокола действительно звонили так, как никогда: переход Пресвятой Богородицы из жизни земной в жизнь вечную!..

Когда-то, в древние годы, икону Пресвятой Богородицы носили — в крестном ходе — по всей Псковской губернии. Сейчас она всего лишь раз в год (да и то только на час) покидает храм — торжественно проплывает над головами людей. Ивановская площадь не может вместить всех прихожан, но икона Пресвятой Богородицы плывет так высоко, что лик Богородицы виден отовсюду, из любого уголка…

На Успение всегда светит солнце: дружное пение тропарей, монахи идут по двое длинной чередой, хоругви, кресты…

Сон… праздник Успения отец Тихон видел сегодня во сне.

А под утро — почему вдруг? — ему приснился Михаил Шолохов! Вот ведь — отец Тихон не был поклонником его таланта, всякий раз поражаясь, впрочем, как искренне Шолохов в «Тихом Доне» оплакивает всех — и белых, и красных.

Нет в «Тихом Доне» побежденных и победителей, есть только несчастные…

Почему об авторе «Тихого Дона» говорят сегодня все реже и реже? По Пскову вдруг прошел слух, что «Поднятую целину» вот-вот выкинут из школьных программ!..

Или уже выкинули? Как выкинули — вдруг — «Повесть о настоящем человеке»…

У отца Тихона давным-давно появилась мысль: написать сценарий об истинных отношениях Сталина и Патриарха Алексия в годы войны. И — об архимандрите Луке, великом русском хирурге Валентине Феликсовиче Войно-Ясенецком, который (враг под Москвой!) делал по четыре-пять операций каждый день. В 46-м Войно-Ясенецкий был удостоен Сталинской премии первой степени за книгу «Очерки гнойной хирургии»… И никогда не снимал рясу, даже в операционной, моля Всевышнего о помощи перед каждой операцией!

Да, — сценарий фильма о Сталине. О тех годах-жестоких и великих. Когда история делается каждый день. О годах, когда смерть и страх вызывали — в ответ — великое созидание… О точности решений. — Но очень трудно, почти невозможно, понять человека, у которого нет и никогда не было друзей! Разве что Киров. Приезжая в Москву, Киров жил только у Сталина, в его квартире. И Сталин всегда провожал его на вокзал…

Большевики (и дипломаты, кстати) очень любили балерин.

Театр оперы и балета в Ленинграде справедливо носит ими Кирова.

Какое отношение Киров имел к опере? К балету?

Самое непосредственное!

Только что, неделю назад, к отцу Тихону приезжал из Москвы экономист Сережа Глазьев — с семьей. Он тоже вдруг стал министром, хотя Глазьев — государственник, это тот самый случай, когда человек, по слову Карамзина, «о государской чести попечение имеет».

Он всегда очень спокоен, Сережа Глазьев, вот только занудлив, как все экономисты. И рассказывал всегда что-то такое, во что невозможно поверить.

Принимает он в Москве Рауля Кастро, младшего брата Фиделя. Речь о кубинском долге. Десятки миллионов долларов. Вроде бы Куба готова что-то отдать, Фиделю не с руки сейчас ссориться с Ельциным.

И в тот же день, когда Глазьев встречается с Раулем Кастро, вот… просто день в день, час в час, здесь же, в российском МИДе (оба министерства находятся в одном здании), Андрей Козырев принимает… кубинских эмигрантов, сбежавших в семидесятые в Майями, причем обе делегации якобы случайно встречаются у лифта.

Козырев заявляет «новым кубинским друзьям», что «режим Кастро» вот-вот «сдохнет», что советское оружие на Кубе — это всего лишь «железки», а он, Козырев, давно убедил Ельцина прекратить поставки в Гавану запчастей, тем более — нового оружия, мы вот-вот закроем базу в Лурдексе, отзовем всех военных советников…

До недавних пор отец Тихон совершенно не интересовался политикой. Он — монах, он служит Богу.

Но разве можно (как?!) не интересоваться жизнью собственной страны?

Глазьев привез письмо от Александра Проханова, главного редактора газеты «Завтра».

Три-четыре раза в год Проханов обязательно бывает во Пскове; эти земли — его духовная родина.

Проханов очень хотел, чтобы здесь, у русской границы, возвысился бы небольшой рукотворный холм. А земля — по горсточке из тех краев (со всего света, на самом деле), где были русские воины: поле Куликово, Казань, турецкие берега, Полтава, перевал Сен-Готард, Аустерлиц, Бородино, Ватерлоо, Цусима, Шипка, Севастополь, Мадрид, Брест, Смоленск, Ленинград, Берлин, Москва…

Холм, на котором зимой и летом вечный огонь — цветов! Патриарх Алексий Второй благословил Проханова на создание пантеона русской памяти. Осталось за малым — деньги найти…

Проханов передал отцу Тихону письмо 18-летней девушки. Никогда прежде отец Тихон не читал ничего подобного.

«Дорогая редакция, пишу вам, потому что вы еще не оставили таких, как я. Прошу мое письмо напечатать. Мне очень надо, чтобы его прочитали молодые девушки. Хочу им сказать, чтобы они подумали; я и другие ребята из моего окружения раньше многого не понимали.

Мне 18 лет. Зовут Ольга. Вотуме два года, как я больна СПИДом. В больнице я не одна, здесь у меня такие же подруги и друзья. Теперь на все смотрю иначе, чем раньше. Зачем вы, взрослые, нас, детей своих, «под танк» бросили? Зачем смяли сексом, порнухой, наркотиками? Мы были еще детьми, а нас «папаши» уже тащили в постель. «Мамаши» получали за нас деньги. Вы, вы виноваты в наших смертях! Вам хотелось «раскованности», «расслабленности», «свободы». Вы развели «голубых», вы поощряете порнуху. Проповедуете «свободные связи», афишируете режиссеров-гомиков. Вы лелеете все это, удовлетворяете свое беснование. А мы умираем!