Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Через секунду он уже спал. Это был совершенно мертвый сон.

Водка врезала и по Егорке: столовая вдруг свалилась куда-то набок и поплыла, растекаясь в клубах дыма.

Тетя Нина, буфетчица, достала допотопный, еще с катушками, магнитофон, и в столовую ворвался старый голос Вадима Козина:

Как Магадан может быть счастьем?.. А?..

Егорка схватил стакан, быстро, без удовольствия допил «то и пододвинул к себе холодную котлету.

— Ты че, Нинок, котлеты на моче стряпаешь? — заорал кто-то из зала.

Тетя Нина широко, по-доброму улыбнулась:

— Не хошь — не жри!..

— Деньги вертай! — не унимался кто-то.

— Во, нахрап… — добродушно протянула она.

Сквозь полудрему Егорке почудилось, что рядом с ним кто-то плачет.

Это Олеша вернулся.

Он не сразуузнал Олешу: его физиономия разбухла, Олеша не мог говорить, только тыкал в Егорку листом бумаги.

— Че? — не понял Егорка. — Че?..

— Че? А ниче! — взвизгнул Олеша. — 32 ведра, п-понял? 32 ведра! М-моих!.. В-водки! Украл! Горбатый украл… я ж вот… я посчитал…

Борис Борисыч, удачно сложившийся пополам, вдруг рыгнул и упал на пол. Олеша рухнул рядом с Борис Борисы — чем и вцепился в него обеими руками:

— 32 — слышь… слышь? 32-а-а!

Борисыч не слышал. Его грязная голова послушно крутилась в Олешиных руках и падала обратно на пол.

— Суки, с-суки, с-с-суки! — вопил Олеша.

Егорка встал и медленно, по стенке, пошел к выходу. Дойдя до двери, он оглянулся назад: Олеша попытался встать, но вдруг завыл на весь зал по-звериному… Было в этом крике что-то чудовищное, словно взорвалось что-то в человеке, словно сам он — уже какой-то осколок, рот сразу перекосился, глаза налились кровью…

Егорка передумал ехать в Москву уже в этот понедельник, как хотел, но от затеи своей не отказался.

Когда Руцкой с автоматом наперевес поднялся на второй этаж дачи в Форосе, он стоял в коридоре. Раиса Максимовна ужасно нервничала. Именно в этот момент ее левая рука повисла как плеть, а через сутки, уже в Москве, в Центральной клинической больнице, ослеп левый глаз.

— Что, Саша? Вы и меня хотите арестовать? — спросила она.

«Какая глупость, черт подери… — зачем, зачем она так сказала?»

Руцкой первым делом снял трубку телефона, соединился — через коммутатор — с Ельциным. Доложил, что он на объекте «Заря», связь работает, и спросил, хочет ли Ельцин поговорить с Горбачевым.

— Не хочу, — сказал Ельцин и бросил трубку.

Раиса Максимовна плакала.

— А что вы плачете, Раиса Максимовна? — поинтересовался Руцкой.

Может быть, от счастья, что их спасли?

Раиса Максимовна не ответила и ушла в свою спальню, закрылась на ключ. Оказывается, они, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна, приготовились к аресту.

Горбачев был уверен: Ельцин их арестует.

«Гэкачеписты» сидели на скамеечке у ворот дачи. Они прилетели на час раньше, чем Руцкой, но на объект их не пропустили…

Разумеется, по приказу Горбачева.

Проиграли, идиоты. Все, он им больше не начальник.

Еще одна глупость — Вольский. На кой черт, спрашивается, он, Горбачев, ему звонил?

18 августа, в три часа дня, он сделал несколько звонков. Раньше других Михаил Сергеевич нашел Вольского:

— Аркадий, сейчас по радио скажут, что Горбачев болен. Ты знай: я здоров!

И положил трубку.

Позвонить, чтобы ничего не сказать?..

А можно было бы позвонить Бушу, Колю, в ООН…

«По радио скажут…»

Горбачев не спал и крутился с боку на бок. Зачем, зачем он принял Мэтлока, посла Америки? Гаврила Попов (с помощью, видно, КГБ Москвы) узнал о ГКЧП за две с лишним недели. И побежал, естественно, к нему, к Горбачеву, — к кому же еще? Из Нью-Йорка звонит Бессмертных, посол, надо, мол, срочно принять Мэтлока, у него важнейшая информация…

Ладно бы ему позвонил, — нет, помощникам!

Саша Яковлев, хитрец, тоже догадался: что-то готовится. «Идет, — говорит, — Язов по коридору. И де здоровается. Куда-то поверх головы смотрит!» Значит, говорит, они что-то точно придумали.

И никому не пришло в голову, что Форос — это его задумка. Аналитики чертовы! — Хорошо, где доказательства? Их нет и не может быть. Такие следы не остаются. Он знал, Ельцин не будет соединять его с Форосом. Без прямых, железобетонных доказательств это политически невыгодно. Но сегодня к Горбачеву опять приходил следователь Лисов. Его допрос (в отличие от предыдущих) Горбачеву совершенно не понравился.

Да, в домике охраны работал телефон, — звони кому хочешь (ребята, охрана, позвонили всем своим родным). Да, в его машинах, стоявших в гараже, находились все виды спутниковой связи. Сорви с ворот бумажку (ворота опечатаны бумажкой и пластиковой пломбой), звони кому хочешь — пожалуйста!

Да, личная охрана, двадцать с лишним человек, остались верны Президенту Советского Союза; у них никто не отобрал табельное оружие, они вооружились «Калашниковыми» и были готовы на любой прорыв, хоть в аэропорт, хоть куда — ребята подготовленные!

В конце концов, Анатолий, его зять (да кто угодно, любой, самый верный парень из охраны), мог запросто перемахнуть через забор (территория дачи — огромная, легко затеряться) и сообщить миру правду о здоровье Президента СССР. Передать любое его обращение. Любое письмо. Вместо этого, 20-го, перед тем как заснуть, Горбачев по совету Раисы Максимовны записал на любительскую камеру свое слово к народам мира и тут же положил кассету… в свой портфель. Куда торопиться?! Потом текст переписали еще раз, потому что Анатолий схватил первую попавшуюся кассету: «9 1/2 недель», эротика режиссера Лайна. В тот момент, когда Микки Рурк проводил кусочком льда по животу голой Ким Бессинджер, в кадре возник Горбачев: «Я хочу обратиться ко всем людям доброй воли!..»

Самое главное — Лисов уже знал, а Горбачев подтвердил: после того как друзья-заговорщики объявили ему о ГКЧП, он (на прощание) крепко пожал им руки и назидательно произнес: «Может, у вас и впрямь что получится…»

Благословил? Конечно. В папке у Лисова показания всех гэкачепистов о том, что Горбачев проводил их аж до самых ворот…

Ему не спалось: дрожали нервы.

На самом деле еще весной Горбачев дал Крючкову, КГБ задание подготовить план «чрезвычайного режима»: он, Горбачев, вроде как отходит в сторону, создается чрезвычайный комитет по управлению государством, и он, этот комитет, обращается к Горбачеву с просьбой его возглавить, как только он вернется из отпуска…

Горбачев зажег лампу и вдруг почувствовал голод. В-вот ведь, нужно вызвать охрану, она свяжется с дежурной сестрой-хозяйкой… короче, через полчаса, не раньше, он помучит бутерброд. Можно, конечно, поднять с постели Ирину, дочь, но Горбачев не смог вспомнить, была ли Ирина на даче. Днем она ездила в ЦКБ, навещала мать, оттуда звонила ему в фонд, на работу: дела у Раисы Максимовны были… хуже не придумаешь.