Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

— Да, — задумчиво произнес Горбачев. — Видишь, что в стране творится: все вразжопицу пошло, страна катится сейчас по сильно скользящей и разлетается, короче, к чертовой матери…

Ельцин… — этот все под себя гребет. По-другому не умеет. Не привык. Он же по натуре кулак, этот Ельцин, такой у него настрой. И вообще: как начал пятого, во вторник, пить, так и пропил, я скажу, все праздники…

Шапошников насторожился. Он слышал, что у Ельцина бывают запои, только это тема закрытая, деликатная, — он слушал Горбачева с интересом.

И было заметно, кстати, что Горбачев нервничает; как начинает говорить о Ельцине — нервничает вдвойне.

— МИД, Евгений, всех его сотрудников Ельцин предлагает сократить в десять раз, — горячился Горбачев. — Так тут даже Буш насторожился! Буш, Миттеран, Гонсалес — они ж за союзную политику выступают! Хотя Буш осторожничает, у него выборы под носом, можно понять. Совмина нет, кончился у нас Совмин. Силаева уберем сейчас с МЭКа, потому что Россия его отвергает… — словом, я — в офсайде, полнейшем офсайде, — заключил Горбачев. — Кругом демократы, у них сейчас вроде как моральная власть, а я начал итожить, что ими говорено, так это, я скажу, ахинея, полная ахинея. И все меня толкают под руку: давай, Горбачев, давай! Ну какая же, Евгений, это политика?

Горбачев остановился и взглянул на Шапошникова:

— Ты съешь что-нибудь, я уже позавтракал. Я тебе в этом не союзник.

Шапошников не ел.

— Ведь посмотри: вот я Президент — да? — продолжал Горбачев. — А Россия — суверенна. Она от кого суверенна, я тебя спрашиваю? От Украины, что ли?..

Вся Европа не суверенна. Полностью под Америкой. Во они как все устроили! А Россия — суверенна. Спрашиваю: от кого? Они говорят: от центра. А центр это кто? Кто центр? Не Россия… так, что ли, выходит? То есть Россия сама начала расшатывать? А в Союзе, Евгений, все на России держится, сам знаешь. А она расшатывает. — Ну, думаю, это пройдет. Потом смотрю — нет, не проходит! Семьдесят процентов народа высказались за сохранение Союза. Ельцин же не хотел, чтобы референдум был. А я наоборот — потакал. Если бы Ельцин был Президентом СССР, он бы хотел. Мне ведь проще было послом его отправить после октябрьского пленума, когда он резко пошел на обострение. А я, наоборот, уговаривал его не уходить из Политбюро. Продолжать. Он же не глупый человек, как другие вокруг него. Даже талантливый человек. Но самодур. И там, в России, все сейчас решает Бурбулис. Кто такой? Откуда взялся? Окружение сознательно спаивает Ельцина. А когда Ельцин пьяный, он у них что угодно подпишет!

Шапошников молчал и держал спину так, будто он гвоздь проглотил.

— Смотри, что Ельцин с Чечней решил сделать. Указ этот! Какое, я тебя спрашиваю, чрезвычайное положение, это ж Чечня! — кипятился Горбачев. — Это, значит, сотни убитых, да?! Звоню Ельцину, он — вдребадан. Нашли Сашу Руцкого, Саша орет: обложить Чечню со стороны гор, блокировать, чтоб никто не выполз и не вполз! Тоже стратег, твою мать, охренительный! С таким нельзя контактировать. Какой-нибудь хренью сразу загрузит, а у меня, Евгений, еще цели есть.

Теперь смотри: боевики сгоняют женщин и детей, чтоб и 1 пустить их вперед на случай сражения! И мы ж с тобой все это предвидели! Ты ж мне докладывал!

Шапошников встал:

— Я не докладывал, Михаил Сергеевич.

— Не ты? Да? Ну… ничего, ты, главное, садись! Чечено-Ингушская: год назад это ж был самый спокойный регион в СССР! Хорошо, мы поднажали, отменили указ, дали Ельцину по глазам, но ведь что творит, что творит!

На маленьких тарелках лежали сыр, ветчина и докторская колбаса; Шапошников знал, что Горбачев очень любит колбасу, особенно «салями», финскую.

— Если не будет центра, если не будет единой армии, Евгений, и меня… — Горбачев всегда «га-кал», когда волновался, — это ж представить страшно, что они сделают тогда с Россией! Согласен со мной?

— Так точно! — кивнул Шапошников.

— Но когда я с ними, натыкаюсь на глухоту. Соланки, индус, приехал к нам с визитом. Был у меня. Красивый такой индус. Мощно провели переговоры, пообедали, потом он к Ельцину пошел. По протоколу.

Ельцин наставляет: зря вы, индусы, с Горбачевым связались. У вашего Горбачева ничего нет. Сейчас в России я главный! Все ж у меня: нефть, уголь, заводы, фабрики… Давайте-ка, индусы, готовьте с Россией политический договор, а Союз, получается, на хрен…

Горбачев говорил, но все время наблюдал за Шапошниковым: ловил реакцию.

«Что он хочет от меня?» — не понимал Шапошников. Военные люди не умеют скрывать удивление.

— Соланки обалдел, — продолжал Горбачев, — у него ж официальный визит! А тут выходит, он адресом ошибся. Не к тем приехал. Ельцин посадил его за стол, выпили они добре за дружбу. Вдруг Ельцин как заорет: «Не хотите договор? Ну и катитесь со своим Горбачевым к чертовой матери!..»

— Матерь Божия… — обомлел Шапошников. — Неужели правда?

— Я не вру, — усмехнулся Горбачев. — Вот, Евгений, где дурь. Слушай, — мы ж так Индию потеряем! Она ж тонкая страна, эта Индия! Чувствительная. А процесс-то уже пошел, митинг на митинге… то есть я, Горбачев, скоро буду Президент без страны, а ты, Евгений Иванович, будешь у нас полководец без армии!

Когда Шапошников волновался, он всегда зевал. На самом деле ему давно уже хотелось откровенно поговорить с Горбачевым, но в Кремле Шапошников был новичок и не знал, принято ли здесь открывать душу.

— Дальше смотри, — потянул его Горбачев. — Америка против Ельцина, потому что Америка против распада. Плюс мы им кусок моря подарили на Сахалине, так что у нас теперь больше общей границы. И мусульман, кстати, держим сегодня только мы с тобой. А когда они вырвутся… таджики, например… черт их знает, что они придумают… — таджики же! Азербайджан сразу ляжет под Турцию, это понятно. Армяне — пиз… привет горячий, — поправился Горбачев, — молдаване будут рваться в Румынию, они ж оголтелые у нас, сам знаешь. Немцы — все уедут… ну это, допустим, черт с ними, с немцами, значит… здесь будет второй Ливан, вот, Евгений, как я чувствую…

Он снова остановился, чтобы увидеть, какое впечатление он произвел на собеседника.

«Держава в говне, — подумал Шапошников. — А он что, только сейчас это понял?»

— Мы с тобой, Евгений Иванович, я вижу, — союзники, вот ты и скажи: что теперь делать.

— А какое у вас решение, Михаил Сергеевич? — осторожно спросил Шапошников. Он не имел привычки рисковать. Как можно рисковать, тем более — на такой должности!

— Нет… ты скажи, ты… — настаивал Горбачев.

— Ачтотутскажешь, Михаил Сергеевич?.. — вздохнул Шапошников. — Не так, я думаю, надо нам было из Германии уходить!

— Причем тут Германия? — опешил Горбачев. — Ты погоди, про Германию поговорим, ты о многом не знаешь. Мы ж с тобой сейчас в перспективу глядим, хотя по Германии разговор нужен, ошибки были, не спорю, но кому я Германию отдал? Немцам? Немцам. А Польшу? Правильно, полякам. И что, я преступник? Своим вернул свое, — я преступник, Евгений?