Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Согласен со мной? И я, Борис Николаевич… — Бурбулис встал и прошелся по кабинету, — мы все, Алеша, очень рациональны в общении с людьми. Нельзя разбудить страну, которая не понимает, что она спит. Сейчас возникла потребность временного союза двух типов культур: книжной… я бы так определил эту культуру… и — командно-волевой. Ты обязан, Алеша, понимать: сегодня Борис Николаевич, во-первых, сам освобождается от собственных предрассудков, во-вторых, помогает освободиться от предрассудков другим гражданам России. Каждому от своих!

Бурбулис по-прежнему вышагивал из угла в угол. Алешка любовался тем, как он одет, какой на нем костюм — темно-синий, с белой ниткой, элегантно простроченной оверлоком…

— Политик, я считаю, — продолжал Бурбулис, — не должен быть, Алеша, слишком умен, ибо умный политик понимает, что большая часть стоящих перед ним задач совершенно неразрешима. «Все не свернем», — как говорит наш дорогой Борис Николаевич. А я, Алеша, рад: если ты сейчас с нами, в нашей команде, значит, ты можешь быть совершенно спокоен: двадцать первый век — твой! Взамен от тебя требуется только одно: доверие к себе и полное доверие к нам, прежде всего — к Президенту Российской Федерации, — понимаешь меня?

Алешка согласно кивал головой.

— Дело в том, что Борис Николаевич — человек искренний и застенчивый. Несколько неуклюжий, от этого — зажатый. Если Борис Николаевич чего-то не знает, он может и не спросить. Надо учиться самому угадывать его желания и его вопросы.

Формирование, Алеша, нового мировоззрения в условиях современной идеологической борьбы не может быть, согласись со мной, рационально и конструктивно осмыслено без обращения к реальному опыту сегодняшнего дня. Свобода есть испытание, свобода, сам выбор свободы, это мучительный выбор. А Борис Николаевич так устроен, что его личная культура не предусматривает «мучительного выбора». У Бориса Николаевича все иначе: многофакторную проблему ему хочется как можно скорее упростить, его утомляют излишняя детализированность и нюансы. Борьба мотивов, как говорится, но что же делать, Алеша: у каждого человека есть слабости! Короче, так: от имени Президента России я с удовольствием предлагаю тебе работу в Кремле, в нашей пресс-службе. Вот так… Алешкин! Не ожидал?

Алешка был готов к неожиданностям, но не к таким. «Вон че… — подумал Алешка, — дядька Боднарук был прав, меня даже не спросили, надо это мне или нет…»

— Конечно не ожидал, Геннадий Эдуардович, — сухо сказал он.

— Маленький ты еще, — Бурбулис сладко улыбнулся. — Впрочем, молодость, Алешкин, это тот недостаток, который быстро проходит… как известно.

Алешка заметил, что улыбка у Бурбулиса почти женская.

— Зачем мне старость? Старость мне не нужна.

— Ты не хочешь жить долго, Алеша? — заинтересовался Бурбулис.

— Хочу, но…

— …не очень, да? Я ведь тоже такой. Самосожженец. Не живу для себя.

— Понимаю… — важно кивнул Алешка, хотя он ничего не понимал.

— Теперь о твоих функциях, — Бурбулис снова сел против него, да так, что его коленки и коленки Алешки незаметно уперлись бы друг в друга. — Они у тебя особые. Не скрою… — Бурбулис нагнулся поближе к Алешке, — ты мне нужен, прежде всего мне, понимаешь?.. — он многозначительно держал паузу. — Видишь ли, я хочу, чтобы ты, Алеша, подарил мне свою дружбу. Как государственный деятель, я не верю в дружбу, но для тебя, ягодка, я готов сделать исключение, — Бурбулис ласково потрепал его по щеке. — Ты будешь выстраивать мои личные отношения с вашим братом, журналистом. Я так хочу. Эти отношения надо выстраивать неторопливо и бережно, камушек к камушку… камушек к камушку… — ты, Алеша, будешь отбирать умных и преданных нашему делу людей. Создавать мой личный пул. Во — первых — официальный. Во-вторых — приватный, домашний. Будешь публиковать статьи против наших противников: я хочу, чтобы серьезные, обстоятельные статьи шли бы потоком, причем не только против коммунистов, нет!

Куда опаснее, мой друг, иные люди другого толка, которые сейчас вроде бы с нами, но на самом деле их коммунистическое прошлое и их коммунистическая слава не отпускают всех этих «попутчиков» в новое, совершенно свободное плавание.

Среди них каждый из нас скорее наткнется на глухоту. Те же «красные директоры», например, оборонщики, самый опасный, самый подлый, Алеша, из них, это Скоков.

Но еще опаснее Руцкой. Вот с кем у нас идет открытая и очень жесткая война!

Руцкой из Кремля никогда не уйдет. Так что придется его выносить. Как? Отвечу. Вперед ногами. С Зюгановым можно договориться, Зюганов — ничтожество. Он же — школьный учитель, он не военный, тем более не полководец. А вот с Руцким — никогда. Ты заметил, Алеша, что он всегда носит Звезду? Поэтому всегда в пиджаке.

Свитер — не его одежда. Герой идет! Шире дорогу, он как танк!

Всегда герой…

Алешка кивнул головой: Бурбулис был прав.

— Ты обязан, Алексей, знать все, что пишут обо мне журналисты… — Бурбулис смотрел ему прямо в глаза. «Какой смертоносный взгляд, — поежился Алешка. — Как у змеи!» — …запоминать, Алексей, имена тех журналистов, кто несет негатив, встречаться с этой сволочью, чтобы склонить их на нашу сторону.

Не получается? Значит, вносим их в черный список. Ты ведь парень контактный, легкий, — Бурбулис ласково принимался к Алешке коленками, — вот и будешь… да? прекращать моих врагов в моих же друзей, потому что дружба со мной — вещь гораздо более продуктивная, чем война.

Да и сам ты, — Бурбулис стоял напротив Алешки и смотрел ему глаза в глаза, — обязан помнить: упрямство обходится намного дороже, чем послушание, — понимаешь меня?

Одним словом, Алеша, — Бурбулис опять прошелся по кабинету, — настало время показать всем новый образ государственного секретаря России — политика и человека. Не линейный. Настоящий. Свяжись с Андреем Карауловым из «Независимой газеты», с Леней Млечиным — работайте, парни! Сейчас мы мечемся от пожара к пожару, а надо научиться их предотвращать. Знай, Алеша: в твоем лице мне нужен человек родной. Как жена, допустим… Или как сын. Мы поможем тебе перебраться из твоей деревеньки в Москву, сделаем квартирку, небольшую, но уютную, чтобы ты и я могли бы контактировать неформально, так сказать, сугубо дружески, как родные люди. Мы с тобой, Алеша, быстро найдем общий язык, я так чувствую, я… редко ошибаюсь… разве я не прав?

Услышав про жену, Алешка, кажется, все понял и теперь-тихо веселился. «Как я ему… а?» — мелькнула мысль.

— Вы правы! Вы ужасно правы, Геннадий Эдуардович!

— Ну вот и славно! Какая ты умница, Алеша!

Он, чувствовалось, был очень доволен.

— Вы мне очень симпатичны, Геннадий Эдуардович. Как политик.

Бурбулис быстро повернул голову: