Радченков О.М. - Тайна сенатора Карфагена

И вот сейчас Аришат сидела возле постели Мисдеса и влюбленным взглядом смотрела на него. Мисдесу становилось лучше, но она отдавала себе отчет в том, что лечение будет долгим и займет не один месяц. Может, пройдет год, а может, и намного больше, прежде чем ее муж сможет сесть на коня и взять в руки оружие.

По истечении двух месяцев Мисдес смог встать и сделать несколько первых неуверенных шагов, каждый из которых давался ему с невероятными усилиями и отзывался острой болью в изможденном болезнью теле. Ранение было очень тяжелым: фаларика Адмета задела легкое, сломала три ребра, разорвала мышцы на груди и спине. По счастливой случайности не началось заражение крови, но рана воспалилась и только быстрая помощь Этола и упорное лечение Аришат спасли его от смерти.

От Ганнибала поначалу приходили не слишком радостные вести. Осажденные оказывали отчаянное сопротивление, им даже удалось возвести новую стену внутри города, за проломом, сделанным карфагенянами. Однако, как был уверен Ганнибал, дни их были сочтены: пусть осада затянулась, но все же подходила к концу.

Но вот в самый разгар осени, стало известно, что Сагунт наконец-таки пал. Всех мужчин вырезали до единого, а женщин и детей продали в рабство.

Мисдеса же постоянно мучил один вопрос – кто именно его покалечил? Ответа не было. Последнее, что он помнил, – оцепеневший Авар, который заворожено смотрит на взметнувшийся над его головой меч…

Мисдес никогда не видел Адмета, не знал, что его отец, городской магистратор Алкон, перебежал в лагерь Ганнибала и умолял полководца пощадить город. Но все мольбы были тщетны. Ганнибал поставил жесткие условия: Сагунт обязан полностью возместить турдетанам ущерб, причем меру ущерба турдетаны определят сами. Город должен отдать все золото и серебро Карфагену. Жители Сагунта могут взять по одной одежде на человека и должны навсегда покинуть город, причем поселиться смогут только там, где им укажут.

Алкон не посмел передать такие требования соотечественникам и остался в лагере, а его сыну отрезали голову разъяренные нумидийцы, отомстив за смерть своих товарищей.

Ганнибал одержал очередную победу, но эта победа стала началом конца Карфагена…

Сенат Рима взбешен известием о разорении Сагунта, доставленным агентом из Терракона - греческим купцом Данаидом.

На срочно собранном заседании звучали проклятия в адрес Карфагена и Ганнибала. Сенаторы шумели, спорили и стыдили друг друга за то, что не оказали помощи союзникам.

Самые горячие головы требовали немедленного возмездия, и все были единодушны в том, что Карфаген должен быть наказан за свое вероломство, а война не начнется только в том случае, если Ганнибал будет выдан Риму и ущерб, нанесенный Сагунту, будет возмещен.

Выступающий консул, Семпроний Лонг, пытался успокоить зал, взывая к присутствующим:

– Отцы-сенаторы, не будем торопиться с выводами. Давайте все же выясним, по чьему побуждению действовал ненавистный Баркид.

– Правильно! – вскричал вскочивший со своего места Луций Манлий. – Надо отправить послов. Пусть спросят у Совета: одобрены ли действия Баркида Карфагеном и отрекутся ли от него старейшины под страхом большой войны?

После долгих споров Сенат решил отправить в Карфаген посольство во главе с Квинтом Фабием, однако и приготовлений к войне решили не откладывать. Определили, что боевые действия будут вестись в двух провинциях – Испании и Африке. Консулам предложили бросить жребий. Корнелию Сципиону досталась Испания, Семпронию Лонгу – Африка вместе с Сицилией. Им разрешили набрать шесть легионов – двадцать пять тысяч пехоты, тысяча восемьсот всадников. Союзников обязали собрать сорок тысяч человек вспомогательной пехоты и четыре с половиной тысячи конницы.

Римское посольство добралось до Карфагена довольно быстро. Игнорируя восточное гостеприимство, послы, едва сойдя с корабля, тут же жестко потребовали немедленного созыва Совета, в чем им отказано не было.

Уже знакомый нам огромный и мрачный зал встретил их гробовым молчанием.

В полной тишине громким голосом, отдававшимся эхом под сводами, Квинт Фабий задал единственный вопрос, интересовавший могущественный Рим:

– Прошу вас, отцы Карфагена, сказать прямо: по вашей ли или по собственной воле, действовал Ганнибал Баркид, разоряя союзный нам город Сагунт?..

После небольшой паузы, позволившей осмыслить сказанное дерзким римлянином, Совет взорвался криками и проклятиями.

Председательствующий на заседании суффет Бармокар тщетно призывал к порядку:

– Будьте же благоразумны! Мы не варвары, сохраняйте спокойствие!..

Римляне с видом гордым и надменным ожидали, когда уляжется буря, поднятая их словами.

Когда страсти наконец-то улеглись, Гамилькон, отец Мисдеса, попросил слова у Бармокара и обратился с речью к римлянам:

– Посланцы славного Рима, прошу простить моих коллег за невольное возмущение, вызванное вашим вопросом. Мы с вами не варвары, и понимаем, что истина рождается в спорах. Но Сенату Рима тоже наверняка бы не понравилось, если бы посторонние осмелились обсуждать полномочия их полководца! Будем же благоразумны и попытаемся понять друг друга. Мы полагаем, что не суть важно, чьей волей руководствовался Ганнибал – своей, либо Совета. Это внутренне дело Карфагена. Если будет установлено, что наш полководец ослушался приказов, отданных ему высшим органом Республики, он будет строго наказан. Вам известно, как умеет Карфаген наказывать своих детей за непослушание: распятие – должная им кара. Но повторюсь: это дело одного лишь Карфагена. Мы не обязаны никому давать отчета! Здесь главное, что договор между нашими странами, подписанный отцом нелюбимого вами Ганнибала, не был нарушен. По южную сторону реки Ибер карфагеняне вольны наказывать за злодеяния любого – тем более, если это злодеяние обращено против союзника Карфагена!

Римляне смотрели на него, не выражая никаких эмоций. Взгляды их были холодны, как лед, и тверды, словно камень.

– В договоре между нашими странами нет особых условий о Сагунте, а если они каким-либо образом и появились, то будут считаться незаконными, так как не одобрены Советом, – продолжал Гамилькон. – Если вам есть что еще сказать – говорите! Если же нет, то посчитаем конфликт улаженным. И пусть Сагунт не станет причиной раздора между нашими дружественными народами!

Закончив речь, Гамилькон посмотрел на послов. Они молчали, но теперь их глаза уже сверкали недобрым огнем. Это не лицо друга, невольно подумал Гамилькон. Нет, это скорее волчья морда…

И вот заговорил Квинт Фабий. Гордо вскинув голову, он сложил складки своей сенаторской тоги и, четко выговаривая каждое слово, обратился к Совету: