Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Как-то он приходит в дом Баризани в назначенный час. Резль встречает его с загадочной улыбкой на губах и шепчет:

— Сегодня мы одни. Мама с Пепи поехала за покупками, а Тони пишет письмо в соседней комнате.

Загоревшись от радости, он прижимает Резль к себе:

— Это же прекрасно!..

— Пс-ст! — Она прикладывает палец к его губам.

Молча, рука в руке, входят они в салон.

— Ну, месье Моцарт, чем мы сегодня займёмся? — спрашивает она преувеличенно громко, остановившись у клавира.

Вольфганг объясняет, что собирается пройти с ней три арии для сопрано, которые выписал по случаю из старого песенника. Сначала он читает тексты: два стихотворения Иоганна Христиана Гюнтера [78] Гюнтер Иоганн Христиан (1695—1723) — немецкий поэт. Его оды высоко ценил М. В. Ломоносов. «Тайная любовь» и «Великодушное прощение» и ещё одно, тоже лирическое, принадлежащее перу неизвестного поэта. А потом наигрывает мелодии, подпевая без слов.

При повторении Резль подстраивается к нему, и они репетируют на совесть, с полной самоотдачей, пока все три песни-арии не «сидят в седле», как любит выражаться Шахтнер. А Резль, которая пела, стоя за спиной Вольфганга, заглядывая в ноты через плечо, отходит от него и исполняет песни одна, просто и с большим чувством.

— Замечательно! — говорит Вольфганг, быстро поднимается со стула и целует певицу. — А теперь я открою тебе одну тайну: эти песни сочинил я. Это мои первые песни — и я посвятил их тебе!

— Правда? — шепчет Резль, сама не своя от радости.

И в первый раз бросается ему на грудь, чтобы тут же вспугнуться каким-то посторонним шумом, высвободиться из его объятий. И самое время — на пороге комнаты появляется Антония.

— У вас вдруг стало так тихо... Вы устали репетировать? Какие же премилые вещицы вы тут разучивали!

— Их сочинил Вольфганг Амадей Моцарт, — объясняет Резль. — И представь себе, Тони, он посвятил их мне!

— Можешь гордиться этим.

— А я и горжусь. Да ещё как!

Вольфганг предлагает Резль исполнить разученные песни специально для Антонии, и та поёт их с чувством, иногда перехватывающим через край.

«Как же изменилась наша младшая буквально на глазах, — думает Тони. — Пугливый и неловкий подросток превратился в сирену; а вдруг Пепа права и всё потому, что Вольфганг вскружил ей голову?» И она принимает решение разобраться в этом деле до конца.

Когда урок закончился и музыкальный гофмейстер ушёл, она берёт Резль в оборот:

— Резль, мы сейчас одни и давай поговорим начистоту. У вас, никак, интрижка?

— Какая такая интрижка? С чего ты взяла? — возмущается младшая сестра.

— Не тебе меня обманывать! Думаешь, я не слышала, как вы тут шептались и любезничали? У стен тоже есть уши.

— Ради Бога, Тони, мама ничего не должна знать.

— Как ты могла подумать?.. Но одно я тебе скажу: смотри, не играй с огнём! Вы оба такие молодые, едва выросли из детских обувок... Вольфганг — милейший юноша, но он человек искусства, и пройдёт ещё немало лет, прежде чем он сможет себе позволить завести семью. Как знать, что ждёт его на перекрёстках пути музыканта. И как знать, может быть, он в силу этих перемен от тебя отделится, пусть и невольно? Поэтому не торопись! Мне было бы жаль и тебя и его, если бы впоследствии вы друг в друге разочаровались.

Резль молчит, хотя внутренне вся кипит, слова старшей сестры ей не по душе. «Господи, Тони говорит со мной так, будто она наша бабушка. Откуда у неё этот тон и этот опыт?» Тем не менее слова сестры её пыл несколько остудили. Антония, которая замечает это, говорит ей на прощанье:

— Я не собираюсь устраивать тебе головомойку, Резль. Ни радость у тебя я отнять не хочу, ни настроение испортить. Просто предупреждаю по-дружески, только и всего.

«Я люблю и любим!» — вот какая мысль пронизывает все чувства юного Вольфганга Моцарта. Какое это выражение находит в музыке, видно на примере новой оперы «Лючио Сияла», которую он пишет по заказу из Милана. Само либретто и его основные персонажи, либо коварные тираны, либо безупречные герои, не способны пришпорить его фантазию. Но сцены, где действуют молодые влюблённые, Юния и Чечильо, которых преследует своей ревностью диктатор Силла, дают выход его собственным страстным чувствам, и он создаёт музыкальные номера редкой взволнованности и поэтической силы.

В Милане, куда отец с сыном приезжают осенью 1772 года, для Вольфганга начинается настоящая работа: необходимо учесть претензии певцов и певиц, актёрское тщеславие которых непомерно; каждому хочется обязательно показать товар лицом и блеснуть. Особенно это касается самой взыскательной и самой заметной певицы Италии Марии Анны де Амисис, — к её полному удовольствию, юный композитор не оставил без внимания ни одного пожелания примадонны.

Опера, наспех дописанная и разученная, была поставлена на второй день рождественских праздников, и удача не сопутствовала ей с самого начала. Занавес подняли с двухчасовым опозданием, так как эрцгерцог Фердинанд не успел собственноручно написать и отправить пять новогодних писем. Но главная неприятность происходила прямо на сцене. Вместо внезапно заболевшего исполнителя роли Силлы тенора Кордони дирекция театра пригласила церковного певца из Лоди. Он, правда, обладает звучным голосом, но актёр из него никудышный. В самых серьёзных сценах он жестикулирует до того нелепо, что публика смеётся, а его партнёршу де Амисис это настолько выбивает из колеи, что до конца представления она просто не в состоянии продемонстрировать публике всю палитру своей блистательной колоратуры.

Впервые в жизни Вольфганг испытывает нечто вроде оскорблённого самолюбия. По дороге домой он обиженно говорит отцу:

— Ещё немного, и нас забросали бы гнилыми яблоками. Мы ещё легко отделались. Зачем этот осёл-режиссёр поставил на сцену какого-то дровосека, из-за которого де Амисис чуть в обморок не упала, а все наши усилия пошли прахом! Но вот кто больше всех повинен в прохладном приёме оперы — злосчастный автор либретто Джованни да Гамерра! Какой это сухой, какой деревянный текст! А сколько крови и пота потребовалось, чтобы его оживить...

— Ты судишь слишком строго, Вольферль, — утешает отец. — Подождём следующей постановки. Опера хорошая, она пробьётся.

— Я верю только в премьеры, повторы ничего не меняют, дорогой отец. Вот увидите, после второго или третьего спектакля оперу снимут, и для миланцев я буду всё равно что мёртв.

Вот тут-то Вольфганг промахнулся, а отец оказался прав. Опера выдерживает больше двадцати представлений, и с каждым последующим успех её растёт.

И тем не менее, несмотря на горячий приём у публики, дирекция театра не торопится заказать автору «Лючио Силлы» новую оперу. Надежде Вольфганга получить достойное его дарования место при дворе в Модене тоже не суждено сбыться. Эрцгерцог Фердинанд, обещавший его год назад, не обмолвился об этом ни полусловом. Точно так же отмалчивается и его брат, великий герцог Флоренции Леопольд, к которому озабоченный Леопольд Моцарт обращается с письмом-напоминанием. После почти месячного ожидания, стоившего обоим Моцартам большого нервного напряжения, ответ получен. Увы, Леопольд отказывает...