Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

Сын молчит, машет рукой. Все попытки матушки Аннерль разговорить его оказываются тщетными. Тогда она прямо в глаза говорит сыну: он влюблён и в этом всё дело.

— Эта Резль и собой хороша, и нрава весёлого, и старших уважает, слов нет. Вкус у тебя есть. Но, мой мальчик, тебе всего семнадцать, ей — шестнадцать. Пока придёт пора жениться, пройдёт не год и не два. Что ж ей, бедняжке, дожидаться тебя, как евреям прихода Мессии?

— А кто говорит о женитьбе? — недовольно спрашивает Вольфганг.

— Вот как? Ну, если у тебя на уме любовные интрижки да шалости, другой разговор. Зато Резль, по-моему, видит в тебе жениха. Да и матушка её была бы, похоже, не против. Что касается тебя, Вольферль, то приличия требуют таких надежд не пробуждать. Грех будет разбить нежное сердце девушки. Это я тебе как мать говорю.

После этих слов матери для него становится ясным то, что он до сих пор не понимал: во время его отсутствия кто-то основательно потрудился, чтобы посеять в душе его избранницы семена сомнений и недоверия, желая разрушить их чистые чувства. Вольферль понял, что ему необходимо объясниться с любимой.

Он целыми днями носится с этой мыслью и предпринимает несколько безуспешных попыток увидеться с ней. Но в один из первых майских дней всё разрешается само собой. Когда он, уставший после многочасовой работы над симфонией, захлопывает крышку клавира, подходит к окну и тоскливо смотрит на улицу, он вдруг видит, как Резль одна пересекает площадь Ганнибала по направлению к парку Мирабель. Ни секунды не раздумывая, он выбегает из дому и догоняет её у входа в карликовый парк.

— Резль! — окликает он девушку, будучи в двух-трёх шагах от неё.

Она поворачивается к нему, не очень-то удивлённая неожиданным появлением своего ухажёра.

— Наконец-то у меня есть счастливый случай поговорить с тобой без посторонних. Что, вообще говоря, происходит? По твоему поведению я догадываюсь, что тебя что-то тревожит. Доверься мне!

Он берёт её руку в свою и смотрит прямо в глаза, с нетерпением ожидая ответа. Вздох, вырвавшийся у неё, и налёт грусти в глазах выдают ему, как ей непросто найти нужные слова.

— Что, Антония нажаловалась? Или Йозефа? — быстро спрашивает он.

— Нет, нет, ни та ни другая.

И тут Резль признается ему, что, получив от него из Милана арию из новой оперы, написала ему подробное письмо, которое перехватила мать, после чего и запретила ей какие-либо встречи с ним.

Оглушённый этим признанием, Вольфганг мысленно видит уже, как рушится воздушное здание его юношеской любви. Но Резль, которой передаётся испуг Вольфганга, крепко берёт его под руку и увлекает в боковую кленовую аллею. Она не жалеет нежных слов, успокаивая его и уверяя, что никакие материнские запреты не заставят замолчать её сердце! Она придёт к нему на свидание при самой первой возможности!

Летние дни приносят Вольфгангу много радости. Резль держит слово, и даже если свидания длятся иногда всего-то полчаса, влюблённым всё-таки удаётся обменяться нежными словами и рукопожатиями, а парк Мирабель хранит тайну их сердечной привязанности. Но они не полагаются только на судьбу: слишком часто расставляет она на пути людей ненужные препоны.

Как-то после полудня Наннерль подсовывает брату розового цвета конверт, обещающий пылкому влюблённому свидание в уютном крошечном парке. С пунктуальностью, подобающей кавалеру, Вольфганг ждёт в назначенном месте. И вскоре появляется Резль — в потрясающем платье, словно созданном для неё искусным художником-модельером. А как оно идёт к её стройной фигуре, золотистым волосам и свежему цвету лица! При виде Вольфганга её лицо озаряет улыбка.

Счастливая парочка усаживается на скамейку в самом конце тенистой аллеи и весело болтает о разных разностях. Когда они впервые выбрали для себя это укромное местечко, только-только распустились бутоны роз, сейчас вся природа в пышном цвету, и запахи, сладкие и пряные, пьянят их. Это место словно создано для нежных признаний.

Вольфганг начинает говорить горячо и долго, а Резль внимательно слушает, изредка перебивая его вопросами, если не совсем улавливает смысл сказанного. Темперамент распаляет Вольфганга, одна мысль сменяет другую, прежде чем он успевает договорить. У него много наболело на сердце: настоящему музыканту трудно жить в маленьком провинциальном городе, его угнетают здешние нравы, ему необходимо более широкое поле деятельности, надоела служба в придворном оркестре, а главное, он не чувствует себя свободным.

Тот пыл, с которым Вольфганг изливает перед ней свою душу, его стремление к самостоятельной жизни и творчеству производят на Резль сильнейшее впечатление. Но, разделяя желание Вольфганга поскорее обрести свободу, она чувствует, что сама может стать преградой на его пути, и робко намекает ему об этом. Нет, он нисколько с ней не согласен! Если что и удерживает его в Зальцбурге, то это она, Резль, и он не представляет себе ничего лучшего, чем идти по жизни с ней рядом.

Резль нежно прижимается к нему и шепчет:

— О-о, поскорее наступил бы этот день!

Они говорят не только о заветном, но и о будничном, о мелочах, и тут Резль тоже есть о чём сказать. И не только о том, как её тяготит размеренная жизнь в отцовском доме, но и о маленьких интригах.

Например, о том, что чувствительный господин фон Мёлк как будто поостыл к Йозефе; во всяком случае, он пребывает в нерешительности, не зная, которой из сестёр отдать предпочтение.

— Меня не удивит, если он в конце концов остановит свой выбор на тебе, — смеётся Вольфганг. — Мёлк влюблён во всех сразу, сердце у него всё равно что воск — при том, что он добрейший молодой человек!

Часы на башне собора пробили восьмой час. Резль торопится:

— Боже мой! Солнце уже зашло! Представляешь, мама вернётся, а меня нет дома! Пойдём!

Обменявшись с ним быстрым поцелуем, она увлекает Вольфганга за собой. Но, о ужас, сразу за поворотом боковой аллеи их поджидает злой рок в лице двадцатидвухлетнего графа Карла Арко. Он идёт прямо им навстречу по центральной аллее — естественно, под руку с одной из актрис местного театра. О том, чтобы уклониться от встречи, нечего и думать. Граф вежливо кланяется и тонко, понимающе улыбается.

— О Господи! — шепчет Резль, побледнев. — Теперь я пропала. Нашим встречам пришёл конец! — И опрометью бросается бежать.

Какое-то время Вольфганг колеблется: не вернуться ли, отвести графа в сторону и попросить не распространяться о встрече? Но гордость не позволяет ему этого. И он возвращается домой, негодуя на судьбу за её злонамеренные проделки.

Проходит неделя. Вольфганг не видит Резль и ничего о ней не слышит. Как-то вечером, когда он, подавленный, лежит на диване при свечах, в комнату входит Наннерль. Торопливо и отрывочно рассказывает: