Валериан Торниус - Вольфганг Амадей. Моцарт

С первых же дней баронесса окружает Констанцу таким вниманием и заботой, что та вскоре чувствует себя здесь как дома. Обе эти женщины по своей природе — родственные души. По крайней мере, их обеих привлекает жизнь необременительная, им любопытно всё на свете, они любят мелочи, которые льстят женскому самолюбию, пробуют на себе новые масла и румяна, интересуются «тайнами» дамского белья и туалетов из Парижа, не прочь посплетничать и предпочитают серьёзным беседам ни к чему не обязывающие пикантно-пряные разговорчики; разве что по сравнению с многоопытной в этом отношении баронессой Констанца — наивная начинающая.

Моцарт наблюдает за их сближением без особого удовольствия. Иногда в нём не на шутку пробуждается ревность. Это когда он видит, как за его невестой ухлёстывает кто-нибудь из бесчисленных кавалеров, запросто бывающих в доме баронессы. По этому поводу между ними время от времени происходят стычки, причём жених и невеста язвительных слов не жалеют. Ещё немного, и дело может дойти до разрыва.

Как правило, такие размолвки длятся недолго. Несколько дней оба дуются, чтобы потом, при якобы совершенно случайной встрече, обменяться вопросительно-недоумевающими взглядами, объясниться — и тут же броситься друг другу в объятия.

Неожиданное обстоятельство заставляет Моцарта ускорить ход событий. Вернувшись как-то вечером домой, он узнает от служанки своей домохозяйки, что приходила Софи и со слезами на глазах просила передать ему, чтобы он уговорил сестру поскорее вернуться к матери, а не то мамаша Вебер пошлёт за ней полицейских. Эта пренеприятная новость приводит нашего жениха в состояние сильнейшего возбуждения. Неслыханный позор, который будет навлечён на него подлостью его недоброжелателей, необходимо немедленно предотвратить. И ни при каких условиях Констанца не должна ничего об этом узнать!

Он без промедления садится за письмо к баронессе, открывает ей коварную интригу мамаши Вебер и опять просит совета и помощи. Он ещё не поставил последней точки на бумаге, а в нём уже созрело решение поскорее повести Констанцу под венец. Даже если на то не будет отцовского благословения. Покровительница укрепляет Вольфганга в этом намерении, более того — изъявляет готовность устроить свадебное торжество.

Теперь Моцарт может посвятить Констанцу в свои планы, которые до поры держал в тайне. Узнав о том, что свадьба на носу, Констанца словно с неба на землю падает. Она никак не поймёт, откуда ветер дует, потому что жених действительной причины такой поспешности не объяснил. Но она не особенно-то теряется в догадках. Радость от мысли, что она не заневестится на Бог знает какой срок, отбрасывает прочь все сомнения, в том числе и нелёгкий вопрос о том, сумеет ли её супруг прокормить жену?

Вскоре для них подыскивают скромную квартирку на третьем этаже дома «У красной сабли», где Моцарт квартировал в свой последний приезд в Вену с родителями и Наннерль. И четвёртого августа 1782 года, на другой день после подписания брачного контракта, в соборе Святого Стефана состоялось венчание.

Помимо мадам Вебер и её младшей дочери, а также опекуна Торварта, на праздничной церемонии присутствуют в качестве свидетелей советник фон Цетто и знакомый Моцарта по Зальцбургу Франц Гиловски, человек весьма легкомысленный. Жених и невеста до того смущены, что даже совершающий обряд церковного таинства священник поддаётся их настроению и лепечет, как ребёнок.

В доме баронессы фон Вальдштеттен молодожёнов и небольшой круг приглашённых гостей ожидает роскошно накрытый стол, который Моцарт называет «скорее княжеским, чем баронским». Доброе вино делает своё дело, и веселье становится всеобщим. Тёща и лишившийся своих обязанностей опекун ведут себя до того мило, что их просто не узнать. И Моцарт смывает пенящимся шампанским накопившуюся в его душе горечь, он шалит и резвится, чего с ним давным-давно не случалось.

И только иногда по его лицу пробегает тень: письма от отца нет как нет.

Однако на другое утро и эту заботу словно ветром сдувает: он получает написанное рукой Наннерль письмо, а с ним и отцовское благословение.

Несколько недель спустя после свадьбы Моцарта овдовевшая графиня Аврора Шлик, которая вот уже два года живёт вместе с семьёй сына в маленьком гарнизоне в Штирии, получает письмо от барона Игнаца фон Вальдштеттена. Этому любителю изящных искусств скоро стукнет семьдесят. Он, обычно регулярно знакомивший графиню с новостями столичной жизни, долго молчит, и только после того, как она, озабоченная его здоровьем, посылала в Вену письмо с нарочным, Вальдштеттен собрался с силами и ответил. Вот что он пишет:

«Любезнейшая подруга!

Вы совершенно правы, когда ругаете меня за необязательность: я безответственно пренебрегаю своими дружескими обязанностями. Поэтому позвольте мне начать сегодняшнее письмо с покаяния. Чем ближе к старости, тем однообразнее жизнь и тем глубже забираешься в свою скорлупу, как улитка в свой домик, и почти совершенно охладеваешь к событиям, которые тебя прежде живо интересовали.

Отчётливо представляю себе, как, должно быть, Вы страдаете от одиночества. Места в Штирии красивые, но чужие для Вас. При всём том, что, не сомневаюсь, преданный Вам сын, Ваша очаровательная невестка и маленькие внуки стараются Вашу жизнь скрасить. Однако я понимаю, как Вы, привыкшая вести хлебосольный и гостеприимный дом, чему я неоднократно был свидетелем и за что всегда буду Вам благодарен, Вы, испытывавшая ни с чем не сравнимое удовольствие от тонких дружеских бесед... да, как многого Вы лишились и до чего болезненно Вы это переживаете!..

Вы спрашиваете, что поделывает семейство Моцартов. Полагаю, подробности скандальной истории с архиепископом Колоредо Вам передала графиня ван Эйк. Но она скорее пошла молодому Моцарту на пользу, чем навредила; в Вене наконец-то вспомнили о давно забытом вундеркинде, а мне удалось найти для него несколько учениц из общества, которое в восторге от его музыки. Но самая лучшая рекомендация, заставившая всех любителей музыки вновь заговорить о Моцарте с придыханием, — его новая опера «Похищение из сераля». Она была заказана Вольфгангу главным инспектором двора Готглибом Штефаном, которого ещё называют «штефаном-юниором», а либретто к опере-зингшпиль написал лейпцигский поэт Криштоф Бретцнер.

Уже сама увертюра с её своеобразной, ласкающей слух мелодикой воссоздаёт волшебную прелесть Востока, в который мы попадаем, едва поднимается занавес. На наших глазах развёртывается довольно ловко придуманная и приправленная немалой толикой юмора история похищения, случившаяся в гареме любвеобильного султана. Благодаря великодушию восточного властителя она получает счастливое завершение для обоих пар влюблённых, Бельмонта и Констанцы, Педрилло и Блондхен, которые одурачивают хранителя гарема.