Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Когда твои глаза привыкнут к полутьме, — тихо сказал Бартоломе, — ты увидишь, что колонны собраны со всех концов света. Здесь яшма — с родных Пиренейских гор, малахит — с берегов Африки, мрамор — из далекой Греции…

— Эти белые, желтые и зеленые колонны словно растут из земли, как деревья, — прошептал Алонсо, — а своды их переплетаются между собой, как ветви.

Подковообразные арки, венчавшие колонны, были сложены из белого и красного кирпича. Фризы и карнизы покрыты причудливым арабским и византийским орнаментом. Узкие ниши выложены мозаикой.

— Посмотри, Алонсо, на нишу в глубине храма. Это бывший михраб — «часовня созерцания». Она обращена на восток, в ту сторону, где находится Мекка.

Михраб, весь из белого мрамора, с небольшими колоннами, украшен цветной мозаикой, на стенах выложены золотыми буквами изречения корана.

— В михрабе слишком нарядно, Бартоломе. Это, по-моему, может лишь отвлечь человека от молитвы.

— Но тогда можно молиться не только в храме. По твоей философии, дикие горы, пустынный берег моря или густой лес еще более подходят для молитвы.

— Прежде чем я стал христианином, — задумчиво сказал Алонсо, — я поклонялся другим богам. У нас не было храмов, обряды и молитвы были несложны и просты. Наши добрые боги помогали нам бороться с темными силами природы, а злые — насылали разные бедствия. Но человек своим трудом помогал добрым богам и побеждал злых.

— Послушай, Алонсо, как говорит об этом Сенека. — И в тишине бывшего мусульманского храма прозвучали бессмертные слова римского философа, родившегося и жившего в Кордове много сотен лет назад: — «…труд воспитывает души благородных… К чему молитвы? Устрой себе сам свое счастье. И ты устроишь его, если поймешь, что хорошо то, с чем связана добродетель, и дурно то, с чем соединен порок. Природа сама снарядила тебя в дорогу. Она дала тебе все необходимое, чтобы стать равным богу, если ты только не растерял ее даров».

— Зачем мы выезжаем из Кордовы на ночь глядя, сеньор? — спросил старый Мануэль у Бартоломе. — Уж лучше бы еще переночевали в Кордове!

— Нет, Мануэль. Вечером не так жарко ехать, а кроме того, я хочу, чтобы сеньор Алонсо переночевал у дядюшки Гардуньи в «Скале влюбленных». Помнишь, как мы, более десяти лет назад, познакомились там с доном Мигелем?

— Эге, сеньор, — сказал улыбаясь Мануэль, — старый хорек давно уже покинул венту. Он вложил все свои сбережения в одну из каравелл, отправившихся в Индию, и нажился на этом. Теперь он важный сеньор, проживает в Малаге и владеет землями на Эспаньоле.

— Вот как! А кто же держит венту?

— Помните его мальчишку-слугу? Он женился на дочери богатого кордовского купца и купил венту у Гардуньи.

— Ну что же, остановимся у него. Он показался мне славным малым; хотел впустить бедного Мигеля вопреки запрещению своего хозяина!

После Кордовы дорога шла еще некоторое время по плодородной равнине. Потом зелень исчезла. Изредка на бурой почве попадались низкие, искривленные ветром деревья. Вдали вставала лиловая громада Сьерры-Морены. Через ее скалы, унылые и дикие, нависшие одна над другой, пролегала дорога. Чем ближе подступали горы, тем темнее становилось вокруг.

— Не доедем до венты, сеньор, ночь близится, — обеспокоенно сказал Мануэль.

— Ну и не надо! — беззаботно ответил Бартоломе. — Должен же Алонсо испытать, что такое горные дороги Сьерры-Морены, да еще ночью! Ночь тепла, небо в звездах, скоро покажется луна!

Мануэль тихонько сказал Хасинте:

— Слава богу, молодой сеньор впервые после смерти отца шутит. Горе понемногу отпускает его.

— Ты прав, Бартоломе, — с интересом оглядывая суровое ущелье, в которое они въехали, проговорил Алонсо. — Я слышал от Леона, что здешние венты похожи скорее на разбойничьи притоны.

— Да, наш бедный Мигель стал жертвой в одной из таких вент.

— Мне и об этом рассказывал Леон. Но я думаю, что теперь притонов уже нет?

— Не к ночи будет сказано, сеньоры, — и старый Мануэль перекрестился, — но святой Себастьян сохранит и помилует нас от разбойников!

— Мы — четверо вооруженных мужчин! Нам ли бояться каких-то разбойников! — и с этими словами Бартоломе вместе с Алонсо поскакали вперед, пока позволяла дорога.

— Скажу тебе откровенно, — усмехнулся Бартоломе, придерживая Гермеса, так как тропа снова стала узкой, — каждый раз, когда я в юности проезжал по горным перевалам Сьерры-Морены, я только и мечтал о стычке с разбойниками!

— Но нам, кажется, действительно не придется ночевать в «Скале влюбленных», — добавил Бартоломе, — Мануэль был прав. Мы сбились с дороги. Интересно, куда приведет нас эта козья тропа?

Всадники спешились и повели лошадей на поводу. Извилистая тропинка вела вверх. Звезды на темном небе светились, как угольки, выпавшие из брасеро, а луна была похожа на зрелый огромный апельсин. И отвесные черные скалы в лунном свете не казались мрачными.

Козья тропа привела наконец путников к небольшой площадке. Под нависшей скалой была пещера. Около входа стояли пастуший посох и кожаный бурдюк с водой. Значит, тут кто-то жил…

— Эй, кто тут есть? — подошел к пещере Мануэль. — Отзовись, хозяин!

Шкура, закрывавшая вход, зашевелилась, и показался человек. При свете луны было видно, что он немолод и сумрачен лицом. На плечи его были накинуты овечьи шкуры.

— Что надо вам, сеньоры? — спросил он.

— Мы заблудились, — ответил Бартоломе, — ты позволишь провести здесь остаток ночи?

— Как я могу позволить или не позволить? — возразил тот. — Я козопас, и земля не моя, а божья. Располагайтесь где хотите. А если вы замерзли, идите в пещеру, — и с этими словами козопас откинул шкуру, закрывавшую вход.

Привязав лошадей к острому выступу в скале, путники вошли в пещеру, так как становилось холодно. Там было темно.

— Мануэль, зажги-ка свечу! — попросил Бартоломе. — Иначе мы рискуем что-нибудь поломать здесь невзначай в темноте.

Мануэль достал из дорожного мешка свечу, высек огонь, и пещера осветилась желтым пламенем.

Путники увидели, что в пещере было чисто. На стенах висели пучки сухих трав.

Каменное ложе покрывали овечьи шкуры. На большом плоском камне, заменявшем стол, стоял глиняный кувшин, лежал начатый круг твердого, как известь, овечьего сыра и несколько головок чеснока и лука.

— Садитесь, сеньоры, — сказал козопас. — Не знаю вашего званья, но готов угостить вас, чем сам богат.