Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— А кто твой отец, малыш? — спросил Алонсо.

— Мой отец Хосе Лопес, лучший кузнец в Толедо! — с гордостью ответил мальчик, и его смуглое лицо осветилось белозубой улыбкой. — И я буду оружейным мастером, когда вырасту.

— А мой отец Карлос Лухан, — вмешался в разговор один из «еретиков», — был на каравелле «Нинья» матросом. И сейчас он в плавании, в Индии!

Бартоломе, так же как и Алонсо, опустошил свои карманы, раздав мальчикам всю мелочь, какая у него была.

— Слушай, сын Хосе Лопеса, и ты, сын Карлоса Лухана. Я приехал из Индии… — все мальчики с загоревшимися глазами тесно обступили сеньора из Нового Света. — И мне кажется, что лучше вам не играть в сожжение еретиков. Ведь не собираетесь же вы, когда вырастете, стать канониками или монахами?

Веселый смех был ответом на этот вопрос.

— Вот видите! Станете вы, как и ваши отцы, оружейными мастерами или моряками. Так не лучше ли вам играть, скажем, в путешествия?

«Главный инквизитор» воскликнул:

— Правильно! Бежим на реку! Дядюшка Бласкес за два реала даст нам свою старую лодку, и мы поплывем открывать Индию! И я буду адмиралом! А вы — командой каравеллы!

Радостными криками «команда» выразила свое согласие.

— Эй, Санчито, Фелипе, — сказал адмирал «еретикам». — Дуйте, да побыстрее, на рынок и купите припасов для плавания.

— Прощайте, сеньоры! — крикнули мальчишки и понеслись вниз по крутому спуску к темному полноводному Тахо…

— Ты прирожденный наставник и учитель, Алонсо! Смотри, они уже забыли об этой постыдной игре в сожжение еретиков.

— Я давно хотел спросить тебя, Бартоломе, зачем Испании инквизиция?

Бартоломе немного замялся, а потом сказал:

— Видишь ли, Алонсо, христианская религия на земле существует почти тысячу пятьсот лет. И вот зародились ереси, то есть заблуждения ума. А с тринадцатого века…

— Нет, Бартоломе, не надо. Когда капеллан Себастьян учил меня христианской вере, он рассказал мне обо всем этом. Я не об истории религии тебя спрашиваю, а о том, зачем нужна в Испании инквизиция?

— Считают, что инквизиция нужна для сохранения чистоты веры и укрепления королевской власти…

— Бартоломе, ну что ты говоришь! Ты ведь сам не веришь в это! Как может добрый христианский бог, который учит прощать даже врагов, требовать сожжения живых людей? А у короля есть солдаты и алькальды.

Бартоломе угрюмо молчал. Он давно уже ждал этих вопросов.

— В Севилье слуги рассказывали мне, что на площади в Триане часто сжигают ни в чем не повинных людей, по доносам! — продолжал Алонсо. — И когда я спросил падре Себастьяна, он только тяжело вздохнул и сказал мне, что Христос велел прощать еретика не семь, а семьдесят семь раз… и не карать за ересь смертью! И все-таки еретиков сжигают, и я знаю, что не только слуги ходят…

— Но ведь я не хожу! — перебил Алонсо Бартоломе. — И никто из нашей семьи не ходит!

— Но вы же знаете об этом! Так как же…

— Довольно, Алонсо! Я не знаю, — Бартоломе оглянулся вокруг и понизил голос, — я не знаю и не понимаю, зачем нужна Испании инквизиция! И боюсь, что никто не ответит тебе на твой вопрос.

Алонсо больше не спрашивал Бартоломе. Он никогда прежде не видел его таким суровым и строгим.

— Прости меня, Алонсо, но ты затронул слишком больной и трудный вопрос для всякого честного кастильца. Не говори ни с кем об этом, но помни слова Лукреция: «Сколько зол может вызвать религия!»

И Бартоломе протянул руку Алонсо:

— Но ты не станешь осуждать меня за это? После смерти отца у меня нет человека ближе тебя. Не покидай меня никогда!

— Когда умирал твой отец, Бартоломе, я дал ему клятву никогда не разлучаться с тобой. И я эту клятву сдержу: только смерть разлучит нас!

И под тяжелой каменной аркой старинных толедских «Ворот солнца» в крепком рукопожатье соединились белая рука испанца и смуглая рука кубинца.

…Дорога из Толедо в Авилу шла по пыльной выжженной равнине Старой Кастилии. В стороне остался стоящий на пустынном плоскогорье мелководного Мансанареса маленький городок Мадрид с его древними развалинами и низкими глинобитными домиками. Этому невзрачному, хотя и старинному городу суждено было через шестьдесят лет стать столицей Испании, могучей державы, владеющей почти половиной Европы и огромными землями Нового Света. А сейчас Мадрид, ничем не привлекавший путешественников, остался позади.

— Знаешь, Алонсо, река Мансанарес из-за своего мелководья с давних пор служит предметом для насмешек и острот. Например, один иностранный посол, кажется, Франции, писал: «Речка эта так мала, что название ее гораздо длиннее, чем ее ширина!»

— А мадридские прачки говорят, — добавил Мануэль, — что это река, в русле которой сушат белье!

Молчаливый Хасинте и тот сказал:

— Мой дед говорил мне, что, когда мадридские хозяйки хотят вылить за окно помои или воду, им кричат: «Несчастные, что вы делаете! Лучше вылейте это в Мансанарес!»

Друзья посмеялись над бедным Мансанаресом и вспомнили свой полноводный Гвадалквивир.

Вдали на севере синели снежные вершины скалистых отрогов Сьерры-де-Гвадаррамы.

К вечеру всадники подъезжали к Авиле Святых, стоявшей на невысоком холме, у подножия которого протекал светлый Адахо. Авила, обнесенная крепостной зубчатой стеной с восемьюдесятью грозными башнями, была скорее похожа на древний рыцарский замок, чем на город. И за городскими стенами почти каждое здание казалось крепостью. Массивная кладка стен, бойницы, подъемные мосты, окованные ворота и двери с их крепкими запорами — все это говорило о давних жестоких нападениях и долгих осадах.

Даже кафедральный авильский собор своей каменной громадой, узкими окнами, бойницами под тяжелым карнизом абсиды (алтарного выступа) был похож не на храм, а на неприступную крепость.

Путешественники въехали в город через ворота Адахо. Был час вечерней мессы. Над узкими улицами, площадями и предместьями Авилы величаво и торжественно гудели колокола собора и многочисленных церквей и часовен.

Ветер, неистово дувший весь день и осыпавший всадников песком и пылью, вдруг стих. Солнце посылало последние лучи.

Мануэль, не раз бывавший в Авиле, поехал вперед через ворота Большого рынка. Около старой церкви Сан-Перо была монастырская гостиница. Там решили переночевать и на рассвете отправиться в Саламанку.

От Авилы до Саламанки меньше дня пути. После небольшой остановки на отдых в тенистой дубовой роще к вечеру всадники уже подъезжали к Саламанке.

Но чем ближе была Саламанка, тем мрачнее становился Бартоломе. Он уехал немного вперед.

— Что с тобой? — спросил Алонсо, догнав Бартоломе.

Но Бартоломе ехал молча, низко опустив голову. Потом он угрюмо сказал: