Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

Мирная встреча испанцев индейцами. Старинная гравюра.

На большую площадь, где в то время находилась Анакаона, касики и множество индейцев, вышли триста пеших и шестьдесят конных испанских воинов… Они прошли торжественным маршем перед своими гостеприимными хозяевами.

Вдруг, по знаку Овандо, этот невинный и мирный парад превратился в бешеную атаку на безоружных индейцев. Правительница Анакаона и касики были мгновенно окружены и взяты в плен. Испанская конница топтала индейцев, их рубили и кололи мечами и копьями. Спаслись лишь немногие, те, кто успел убежать от яростного натиска «гостей». Касики сопротивлялись как безумные, но часть их была убита, а восемьдесят касиков заперты в хижины и сожжены. Остальные индейцы, кто остался в живых и не убежал, были захвачены в рабство, как мятежники, и привезены в Санто-Доминго.

Одному из индейцев удалось бежать и укрыться в селении около асиенды Buenaventura. Индеец, спрятавший беглеца, той же ночью пришел к своим хозяевам и рассказал им о событиях в Харагуа.

На другой день Бартоломе не мог дождаться возвращения Рентерии со службы, чтобы узнать у него о подробностях. Подробности были ужасны: Анакаону в оковах привезли в Санто-Доминго, обвинили в заговоре против испанцев и повесили.

Потрясенный Бартоломе, не медля ни часа, бросился в резиденцию губернатора Овандо и потребовал приема.

— Что вы хотите сказать мне, лисенсиат? — не очень любезно встретил губернатор Лас-Касаса, горячий и независимый нрав которого ему был известен.

— Что вы можете мне сказать, сеньор, в оправдание вашего чудовищного вероломства и произвола в Харагуа и в жестокой казни ни в чем не повинной индейской королевы Анакаоны?

— Вот как! А почему я должен оправдываться и объяснять вам причины моих действий, лисенсиат? — раздраженно ответил Овандо. — Вы, кажется, не королевский ревизор из Кастилии! Я — наместник их высочеств и только перед ними буду отчитываться. И судить меня здесь, на острове, никто не может. Вам не мешает это запомнить и не докучать мне!

— Но есть еще и другой суд, на котором вы дадите ответ за ваши бесчеловечные поступки!

— Неужели? И чей же это суд? — усмехнулся Овандо.

— Не смейтесь, сеньор, вы знаете, о каком суде я говорю. Это суд божий!..

— Клянусь честью, при чем здесь вы — не понимаю! И какое вы имеете право читать мне проповеди? Слава богу, вы не священник, а только лисенсиат [47] Здесь игра слов: по-испански lÍcenciado — лисенсиат, а licencÍodo — дерзкий. . — И Овандо встал с кресла, показывая, что Лас-Касас может удалиться. Но Лас-Касас упорно не уходил.

— Я не задерживаю вас, сеньор проповедник, — язвительно сказал губернатор и вышел из приемного зала.

Бартоломе вынужден был уйти. Да, у него нет никаких прав, чтобы обуздать таких негодяев, жестоких и порочных, как Овандо и его приспешники! Да, он не королевский ревизор! Он не имеет никакого чина, даже алькальда!

«Какое вы имеете право читать мне проповеди, ведь вы не священник!» — сказал ему Овандо. Да, он не священник! Но почему бы ему не стать священником? Как он не подумал об этом! Вот сильное оружие против Овандо и других. Почему это не приходило ему в голову раньше? Действительно, тогда он сможет бороться с тиранами и словом, и делом. Он будет участвовать в их походах, но с единственной целью — помешать произволу негодяев! Захотят они или не захотят, но они обязаны будут слушать его. И он сможет не давать им отпущения грехов… пусть горят на вечном огне!

Когда Бартоломе сказал Рентерии о своем решении, тот поразился:

— Но, Бартоломе, подумали ли вы о своем будущем? Вы так любите жизнь — и в тридцать пять лет потеряете свободу и независимость!

— Зачем мне свобода, Педро? Я никогда не женюсь, вы знаете… Меня ничто не связывает с Кастилией. Мой дом — здесь, и вся моя жизнь принадлежит Новому Свету. А что касается независимости, думаю, что я только тогда и обрету ее!

Старый слуга Хасинте очень расстроился, узнав о решении Бартоломе стать священником. Как всегда, старик был немногословен:

— Ваша жизнь и так угодна богу, дорогой сеньор. А я мечтал поучить вашего сына верховой езде…

— Разве тебе мало будет забот обо мне? — улыбнулся Бартоломе.

И Хасинте понял, что спорить с сеньором бесполезно.

Известия о жестокостях Овандо дошли до Кастилии. И хотя казна короны не страдала от правления Овандо, а, наоборот, пополнялась все же он был отозван из Индии. Здесь решающим явилось и то обстоятельство, что Диего Колон, сын старого Адмирала, весьма удачно завершил свою придворную карьеру женитьбой на красавице Марии де Толедо, племяннице герцога Альбы и родственнице самого короля Фернандо. Мужу столь знатной особы королевской крови следовало пожаловать достойную должность, тем более что процесс о наследстве закончился признанием прав сына Кристобаля Колона. Король Фернандо милостиво пожаловал своему новому родственнику титул адмирала и вице-короля Эспаньолы.

10 июля 1509 года вице-король Диего Колон с молодой женой и огромной придворной свитой прибыл в Санто-Доминго.

Король Фернандо, зная старую неприязнь испанских колонистов к семье Колонов, сильно ограничил власть Диего Колона, прислав из Кастилии своего ревизора дона Пасамонте, который сразу стал во главе партий, враждебных новому наместнику. Была учреждена Аудиенсия — апелляционный суд, куда могли обращаться недовольные колонисты.

Молодому вице-королю очень хотелось окружить себя умными и честными людьми. У него не было опыта правителя, а враги только и ждали его промахов. В Лас-Касасе, которого Диего Колон знал еще по Севилье, он думал найти дельного советника. И он пытался отговорить Бартоломе от решения стать священником. Но тот был непреклонен:

— Я принесу еще больше пользы Индии и вам, Диего, чем если бы я стал алькальдом или судьей!

Прощаясь, Бартоломе сказал:

— Не огорчайтесь, Диего, а лучше приезжайте на мою первую мессу!

Через несколько дней Бартоломе и Рентерия уехали из Санто-Доминго в город Консепсьон де Вега, где была резиденция епископа Эспаньолы.

Накануне посвящения друзья долго бродили по берегу моря. Рентерия с беспокойством и жалостью смотрел на Бартоломе. Он просто не мог представить его в сутане! Осанка и благородство истого кастильца — потомка Сида! Полон боевого пыла, в нем нет и тени смирения. Нет, не похож его молодой друг на священника!

— Что вы так смотрите на меня, Педро? — улыбнулся Бартоломе, который был в отличном настроении. — Точно видите меня в первый раз.

— Когда я увидел вас впервые на каравелле, я полюбил вас, как родного брата. И меня мучает мысль: не делаете ли вы ошибки?