Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Я не одинок, Бартоломе, — покачал головой Алонсо, — со мной мои братья. И скажу тебе еще: я убежден, что в такое суровое время лучше не иметь ни семьи, ни иных привязанностей. Помнишь?

Как странно было здесь, в пещере мятежного индейца, слышать слова великого флорентийца Петрарки!

— Как трагично сложилась твоя судьба, Алонсо! Ты, с твоим тонким умом, пылкой душой, жаждой знаний, — и эта дикая пещера в горах! Об этом ли мы мечтали с тобой в Севилье…

Лицо Алонсо помрачнело:

— После того как ты услышишь о том, что я перенес за эти годы, — ты поймешь, как глубоко я похоронил свои прежние мечты и стремления!

— Гуама, — вдруг раздался чей-то голос, и у входа в пещеру появился пожилой индеец, который взял в плен Бартоломе и его спутников.

— Войди, Кибан, — ответил Алонсо.

Индеец вошел в пещеру. Он по-прежнему с недоверием смотрел на Бартоломе.

— Кибан, — продолжал Алонсо, — это мой названый брат Бартоломе, у которого я жил и учился в Кастилии. Протяни ему руку, прошу тебя, Бартоломе, Кибан — мой родич, брат моей матери и мой помощник.

Бартоломе первый протянул руку индейцу и сказал по-аравакски:

— Кибан, мы должны стать друзьями. Нет на свете человека, которого я любил бы более, чем твоего племянника Гуаму. Я знаю, тебе трудно протянуть мне руку, но, клянусь, моя рука чиста! А ради Гуамы я отдал бы свою жизнь!

— Хорошо сказано, испанец! — и Кибан взял руку Бартоломе. — Мы тоже готовы отдать жизнь за нашего Гуаму!

— Что ты хотел сказать мне? — спросил Алонсо.

— Гуама, разведчики вернулись. Все спокойно, мы можем пробыть здесь столько, сколько будет нужно.

— Прекрасно! Отряд сделает небольшую передышку, и мы с Бартоломе сможем о многом поговорить.

Они вышли из пещеры. Сидя под тенистым деревом, Хасинте рассказывал Фернандесу историю Алонсо.

— Здравствуй, Хасинте, — и Алонсо обнял старого севильца. — Я не забыл своего второго дома и всех тех, кто был так добр ко мне!

Фернандес подошел к Алонсо и снял шляпу:

— Клянусь Сант-Яго, сеньор, я так и понял, что вы по воспитанию кастилец! И к тому же вы знали старого Адмирала. Уже немногие могут похвастаться этой честью. Ей-богу, я не сержусь на ваших молодцов за то, что они привели нас сюда!

Алонсо улыбнулся бесхитростной похвале старого солдата:

— Я рад этому, Фернандес! Мы, кубинцы, никогда не причиним зла тем испанцам, которые приходят к нам как друзья.

Все индейцы быстро сблизились со своими невольными гостями. Только один из них, сын касика Атуэя, упорно держался в стороне, не желая вступать ни в какие отношения с испанцами.

Алонсо повел Бартоломе к небольшой площадке под нависшей скалой и там поведал ему свою одиссею.

После бессонной ночи во францисканской миссии маленькую группу индейцев из Кастилии присоединили к другим индейцам. Их направляли также в Сибао — горную область Эспаньолы, которая славилась золотоносными реками и рудниками.

Алонсо поразился видом этих индейцев, вспомнив своих сородичей — кубинцев — красивых, здоровых, нарядно одетых. А эти… стояли понурые, истощенные, полуголые, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Они были так слабы и беспомощны, а их стерегли вооруженные шпагами и аркебузами испанцы!

Была пора дождей. Алонсо, уже раздавший на каравелле всю свою одежду, остался в одном камзоле. Но он увидел немолодую индианку, которая чем-то напомнила ему его мать. Он снял камзол и накинул на худые полуобнаженные плечи женщины.

Около лиги они шли по размытой дождями дороге. Их сопровождали коррехидор и солдат, невыспавшиеся, злые. Один старый индеец споткнулся и упал. Он попытался подняться, но от слабости не смог.

— Ты что развалился на дороге, старая рухлядь? — набросился на него солдат. — Клянусь дьяволом, не хоронить же тебя здесь! — и он ногой пнул старика.

— Стыдитесь, сеньор, — сказал Алонсо, помогая старику встать.

— Ты еще будешь меня учить! — и рассвирепевший испанец замахнулся кулаком.

Но его остановил коррехидор:

— Брось, Гомес! Ты же знаешь, что не приказано бить свободных индейцев без причины. А этот молодчик, ей-ей, только принес тебе пользу!

— Благодарю вас за защиту, сеньор, — сказал Алонсо коррехидору. — Не кажется ли вам, что нужны привал и ужин?

— Ты прав, любезный, клянусь святым Исидором, кастильское воспитание пошло тебе впрок! Эй, Гомес, привал!

Коррехидор подошел к Алонсо. История молодого индейца, из которого в Кастилии сделали идальго, заинтересовала его.

— Трудно вам будет в Сибао, — сочувственно сказал он. — Почему вы не отдали рекомендательных писем на Эспаньоле? Может быть, вашу участь можно было бы облегчить?

Алонсо пожал плечами:

— Мои письма полетели за борт еще на каравелле. Негодяй капитан не только ограбил меня, но и лишил возможности обратиться к губернатору.

— А монахи? Ведь знали же они?

— Им надо было скорее отделаться от нас. Перед отправкой один из монахов советовал мне молиться и помнить, что Иисус Христос терпел еще большие муки.

— Проклятые ханжи! Вот так они всегда, когда нужно от них получить помощь не словом, а делом!

— Быть может, я в Сибао встречу кого-нибудь, кто окажет мне помощь?

Коррехидор с сомнением покачал головой:

— И не надейтесь! Напишите лучше вашему приятелю в Кастилию письмо, а я постараюсь переправить его, когда вернусь в Санто-Доминго.

Алонсо серебряным карандашом, который ему удалось сохранить, торопливо написал второе письмо Бартоломе, несколько строк на странице, вырванной из одной-единственной книги, что осталась у него, — из томика стихов Петрарки.

Коррехидор спрятал письмо в нагрудный карман камзола.

…Бартоломе так и не получил второго письма Алонсо. И друзья ясно представили себе, что было тому причиной: коррехидор и солдат возвращались в Санто-Доминго. Было жарко, и они решили сделать привал. Скинув камзолы, они легли в тень отдохнуть. Закрыв лицо шляпой, солдат следил за коррехидором. Когда тот заснул, солдат осторожно взял его камзол и вытащил из кармана листок бумаги.

— Жди до второго пришествия своего кастильского покровителя! — проворчал он и разорвал письмо Алонсо на мелкие клочки.

…Через несколько дней тяжелого пути караван вышел на узкую дорогу, сжатую с двух сторон, как пересохшее русло реки, высокими скалами.