Екатерина Мелентьева - Бартоломе де Лас-Касас защитник индейцев

— Узнаю наших испанских колонистов, — сказал насмешливо Бартоломе. — Они захватывают сначала индейцев в рабство, потом индейцы уходят в горы от произвола и насилия христиан. И тогда среди испанцев начинается голод, ибо кастильские идальго не хотят работать даже для своего пропитания!

— Я думаю, что если бы они назвали свой поселок не Толедо, а Севильей, все равно бы они голодали, — добавил Рентерия.

Испанцы-колонисты Куманы, нищета которых дошла действительно до предела, с великой радостью встретили каравеллы Лас-Касаса, так как они привезли им пищу и вино. Но оставаться в колонии Лас-Касаса они не пожелали, ибо понимали, что им придется трудиться.

— Мне очень жаль оставлять вас в одиночестве, дорогой Лас-Касас, — сказал на прощанье Окампо, который еще до прибытия в Куману твердо решил не оставаться там. — Я пришлю вам из Санто-Доминго своего помощника — лейтенанта де Сото, с солдатами. Он славный малый… Но я не смогу быть вам полезен здесь. — И он замялся, не закончив своих слов.

Но Лас-Касас понял его.

— Я слишком плохой капитан для их мародерских дел! — сказал он иронически после отплытия Окампо и других испанцев.

И вот на огромной территории, со своими великими планами, остались Бартоломе и его товарищи: верный друг Рентерия, преданный слуга Хасинте и несколько простых земледельцев из Кастилии.

Невдалеке от опустевшего испанского поселка, в роще кокосовых пальм с зелеными мохнатыми кронами, был построен монастырь. Незадолго до приезда Бартоломе в Куману там поселились монахи-францисканцы с приором Хуаном Гарсето из Пикардии. Монахи расчистили мангровые заросли, прорыли к реке канал и развели фруктовый сад. На свободном участке сада, под тенистой огромной сейбой, Бартоломе построил деревянный дом для своей маленькой колонии. Около дома росли куахары — деревья с крупными белыми цветами. Они опадали на зеленую траву, как хлопья снега.

Днем с реки в сад доносились резкие пронзительные крики фламинго, заунывные песни индианок, смех детей. Когда наступала ночь и медная луна, как фонарь, повисала над сонным селением, все стихало. Только глухо ухали в джунглях филины, словно несли ночной дозор.

Проходили дни, но ответа на послание к индейцам не было. Передали это послание через жену касика Куманы, донью Марию. Она была воспитана и крещена миссионерами, знала испанский язык и могла служить посредницей в установлении мирных отношений с индейцами. Бартоломе горячо верил в силу слова и ждал ответа. Но индейцы молчали. Иногда у ограды сада появлялись внезапно и бесшумно, как разведчики, два-три индейца и так же бесшумно исчезали. Наконец Бартоломе решил сам пойти к ним.

Маленькая площадь индейского селения, сожженная лучами полуденного солнца, казалась почти вымершей. Только на противоположной стороне, в тени пальм, расположилась большая группа индейцев. Они не шевельнулись при виде подходивших к ним Бартоломе и Рентерии. На лицах некоторых индейцев появилось выражение настороженности.

— Друзья мои, — сказал по-аравакски Бартоломе, — я послал вам с доньей Марией письмо, где рассказал о нашей колонии…

Индейцы молчали.

— Я хочу, чтобы вы поверили нам. Мы пришли с мирными целями, пришли помочь вам устроить лучше жизнь вашу и ваших детей.

Выражение сумрачного недоверия не сходило с лиц индейцев. Они по-прежнему молчали.

— Мы не хотим торопить и принуждать вас, но знайте, что двери нашего дома всегда открыты для вас.

Бартоломе кончил свою маленькую речь и с надеждой смотрел на индейцев. Он страстно ждал ответа, он хотел убедиться в том, что его поняли, ему поверили. Но индейцы молчали. Это тяжелое, полное недоверия и упорства молчание становилось невыносимым.

Рентерия не выдержал и воскликнул:

— Что же вы не отвечаете дону Бартоломе? Сеньор Хиль, — обратился он к касику, — почему ты молчишь? Разве твоя жена Мария не рассказала тебе о нашей колонии?

Касик, высокий молодой индеец, с красивым, но замкнутым лицом, выступил на шаг вперед и сказал на ломаном испанском языке:

— Да, испанец. Письмо я получил.

И в содержании этих слов, а главное, в том, что сказаны они были по-испански, чувствовалось непреклонное желание отгородиться от пришельцев, не пускать их в свой мир.

Тени передвинулись, но индейцы все так же стояли молча, не делая ни одного движения. Надо было уходить. И Бартоломе с Рентерией покинули площадь.

Рентерия видел, что Бартоломе тяжело переживал происходящее, хотя, по обыкновению, не жаловался. Мария была откровенна со старым доном Педро. Он немного походил на ее покойного отца и на святых отцов из миссии, где она воспитывалась. Сдержанная и застенчивая при Бартоломе, жена касика доверчиво рассказывала Рентерии о мыслях и настроении своего мужа, всех индейцев селения. Она говорила, что недавнее беспримерное вероломство Охеды в Чирибичи и Окампо в Маракапане ожесточило индейцев Куманы.

— Пусть пройдет время, — утешала Мария. — Они поймут, дон Педро, и поверят вам. Надо подождать. И еще — испанцы с Кубагуа! Если бы их не было!..

В нескольких лигах от реки и монастыря был островок Кубагуа. Сравнительно небольшой, с выжженной землей и очень скудной растительностью, без пресной воды, этот остров славился богатейшими жемчужными отмелями. Еще со времен старого Адмирала он привлекал любителей наживы.

Каждый приход испанцев с Кубагуа за пресной водой на реку Кумана сопровождался неприятностями.

— Они приходят за водой, — говорил сердито Рентерия, — и мимоходом захватывают наших индейцев для работы в водяных шахтах!

Трудно было даже представить, насколько тяжел и опасен был жемчужный промысел. Жемчуг с Кубагуа шел в Кастилию, его продавали на ярмарках Аугсбурга, Нюренберга и Брюгге. Но знал ли кто-нибудь, какова была цена добычи этих прекрасных украшений?

Много лет спустя Бартоломе писал: «Поиск и добыча жемчуга — это одно из самых страшных и запретных дел, какие существуют на свете. Нет в нашем веке более страшной вещи, чтобы можно было сравнить эту работу, разве с добычей золота на рудниках. Испанцы спускают индейцев в море на большую глубину с утра до захода солнца. И они должны все время находиться под водой и плавать без отдыха, отыскивая раковины, где растет жемчуг. Потом индейцы всплывают наверх с сетками, полными раковин, и плывут к своим каноэ, и должны это делать быстро, иначе испанцы бьют и толкают их, и хватают за волосы, и снова бросают в воду. Пища у них — рыба, а хлеб — касаби, ибо маис труднее возделывать. Касаби же малопитательный хлеб. Спят индейцы прямо на полу или на земле около испанцев, ибо те боятся, чтобы индейцы не убежали. Часто индейцы тонут или гибнут от хищных рыб — акул, которые их пожирают. Так живут они под вечной угрозой смерти. А часто они сами убивают себя, не вынеся такой жизни. И от этой адской работы погибает несметное количество индейцев, а испанцы платят за каждого из них по 55 кастельяно, охотятся за ними, ибо индейцы эти — замечательные пловцы».