Анна Берне - Воспоминания Понтия Пилата

Охваченный чувством бесконечного сострадания, я не находил слов; я не мог его порицать. Горькая улыбка Лукана внезапно смягчилась:

— Я не предполагал, Гай Понтий, что у нас будет случай еще увидеться. У меня довольно гордости, чтобы не желать демонстрировать тебе, что сделала со мной болезнь. Я все приготовил. Тебе должны были передать письмо, которое лежит там, на столе. Я рассказываю в нем замечательные вещи; они оберегали мое тщеславие и представление, которое я имел о себе самом и своей добродетели и которое было весьма далеко от истины… Можешь прочесть, если хочешь; это предназначено тебе.

Я взял конверт, сломал печати; я читал, а Тит Цецилий наблюдал за мной. В письме говорилось:

Припоминаешь ли ты, милосердный тесть, разговор, который был у нас с тобой в прошлом году? Я говорил тебе тогда, что ваш Христос изобрел всепрощение — вещь весьма страшную, против которой мы, со всей нашей силой, уверенностью, мощью, остаемся безоружными. Я об этом много думал на досуге, и мысль о том, что я ошибался, постепенно завладевала мной.

Ибо поистине ничто и никто не может обязать нас принять ваше прощение, которого, к тому же, мы у вас и не просим.

Я причинил тебе зло, Кай Понтий, много зла. Вначале — потому, что не понимал, почему ты поступаешь так, а не иначе, и презирал тебя. Потом — потому, что для меня стало невыносимо сознавать, какое место ты занимаешь в сердце Понтии, ибо я хочу, чтобы ты знал: я любил твою дочь и она любила меня. В тот вечер, когда ты пришел потребовать у меня согласия на развод, я пригрозил тебе убить Понтию, и я тогда сделал бы это, ибо мысль о том, что ты заберешь ее, была для меня невыносимой. Если бы она согласилась покинуть меня, я бы ее убил. Но она отказалась уйти с тобой, она выбрала меня. Можешь не прощать меня за то, что я сейчас скажу, Кай Понтий: Понтия любила меня больше, чем тебя.

Она приняла смерть от меня помимо моей воли. Она умерла, а я, любивший ее, принужден жить, зная, что я ее убил. Твой Христос и ты не были столь милосердны, чтобы избавить меня от этой пытки, которая продолжалась тринадцать лет. И ты желаешь, чтобы я принял ваше прощение! Нет, Пилат, нет… Оставьте себе прощение, я не хочу его, все вы такие…

Позволь мне, однако, предложить тебе два подарка. Первый ты найдешь в моем бюро, мой интендант имеет поручение передать его тебе в собственные руки: это портрет твоей дочери.

Второй должен тебя убедить, что я не держу злобы ни на тебя, ни на твоего Галилеянина, ни на кого-либо из тех, кто следует за ним. Я знаю, что твой друг Павел тщетно ожидает в течение почти двух лет возможности предстать перед Бурром или одним из его подчиненных, чтобы наконец завершилось дело, которое сталкивает его с иерусалимским Синедрионом. В том ритме, в котором действует римское правосудие, его дело рассматривалось бы до греческих календ. Вот уже три дня, как я написал Бурру и попросил его ускорить процесс, а также завершить его прекращением дела, с минимальными задержками; префект заверил меня, что твой друг может даже лично не являться в трибунал. В конце недели или чуть позже Тарсиот будет свободен покинуть Рим или остаться в нем, как ему покажется лучше, и продолжать распространять ваши басни.

Но знаешь ли ты, Пилат, что твой друг Павел есть не кто иной, как фарисей по имени Савл, который, во времена твоего прокураторства, участвовал в избиении камнями греческого иудея по имени Стефан? Не является ли это еще одним следствием вашего прощения, которое ведет к тому, что жертвы благословляют своих палачей, а палачи кончают тем, что оказываются в рядах жертв? Это мне представляется еще одним основанием сказать тебе, что я не желаю ни ваших благодарностей, ни ваших благословений, ни, конечно же, вашего прощения…

Будь здоров!

Я положил письмо на место, и наблюдавший за мной Лукан сказал:

— Ты понимаешь, Пилат, как я был доволен собой, когда закончил писать? Очень доволен…

Я посмотрел на него, не имея сил произнести ни слова. Пятно крови на простыне под ним постепенно разрасталось. Луки все не было. В конце концов я спросил:

— Так ты больше не испытываешь удовлетворения от этого письма, Лукан?

Какими-то мгновениями, благодаря игре света, следы гадкой болезни, пожиравшей его лицо, словно исчезали, и моему взору представали благородные и тонкие черты моего трибуна; порой же я видел лишь эту отвратительную проказу, и мне казалось, что я столкнулся лицом к лицу с воплощенным Янусом. Человек с двумя лицами — таким был Лукан. И таковы, возможно, все мы… Но каково же было его истинное лицо, сокрытое под этими масками?

Тит Цецилий вздохнул:

— Пилат, этой ночью я видел Понтию.

Он сделал паузу, дав мне время осмыслить это сообщение, и продолжал:

— Думаешь, я брежу, думаешь, кровотечение и лихорадка смущают мой рассудок… Я утверждаю, что видел Понтию этой ночью, в то время как я лежал в крови, распростертый на земле, жестоко страдая от боли. Она склонилась ко мне, положила руку мне на голову и сказала: «Тит, я жду тебя. Тебе надо только найти путь».

Лукан издал отчаянный стон:

— Пилат, я хочу вновь встретить Понтию! Я хочу снова увидеть мою жену! Мою Понтию… Верни мне ее, сжалься надо мной! Я тебя умоляю, скажи мне, где этот путь!

В комнату вошел Лука и отстранил меня от больного; наклонившись к Лукану, он ответил вместо меня:

— Христос есть Путь, господин.

Наука Луки была бессильна против раны Тита Цецилия, но он предложил ему лекарство, которого ни один другой врач не смог бы ему дать. Обычно лишь Петр или Павел пользовались правом давать крещение, но времени не оставалось, а перед лицом смерти это право получает каждый христианин. Вода, несущая вечную жизнь, пролилась на чело моего зятя, прежде чем его душа воспарила навстречу Понтии. Поскольку Лукан еще тревожился и вспоминал свои прошлые деяния, Лука улыбнулся и, обернувшись ко мне, сказал:

— Возможно, ты этого не знаешь, Пилат, но, когда я еще был на Востоке, я жил в Эфесе, поблизости от Иоанниса, который там поселился. При нем жила одна пожилая женщина, и эта женщина, да будет она благословенна во веки веков, была Матерью Христа… Часто она говорила мне о Нем. И вот что она рассказала мне однажды: когда Господь был прибит гвоздями ко кресту — прошу прощения, Пилат, что напоминаю тебе об этом, — ты приказал одновременно с Ним казнить двух зилотов из шайки бар Аббы. И вот, в мучениях, один из них непрестанно поносил Учителя, укоряя Его, что он не может избавить их от наказания; но его товарищ заставил его замолчать, сказав, что они оба приговорены справедливо, тогда как Галилеянин, как всем было известно, никогда ничего дурного не совершал. Затем, обратившись к Учителю, он произнес: «Иисусе, помяни меня, когда будешь в Царствии Твоем…»