Томас Костейн - Серебряная чаша

— Лука уверен, что Миджамин так и считает. Он просто захочет подождать до тех пор, пока работа не будет закончена. — Тут она перевела тему разговора на двух охранников. — Эти двое — очень милые ребята. Тихие и скромные. Но если бы ты видел их узелки с вещами! Они почти раздеты! У них ничего нет! Мне стало так жалко их, что…

Василий отложил резак.

— Вчера вечером я разговаривал с Ананием. Он и его жена отдали все… Они стары, слабы, но они будут продолжать работать до последнего вздоха. Я слушал его и спрашивал себя, можно ли честно служить Иисусу и оставаться богатым? Можно ли следовать его учению и жить в роскоши?

Девора серьезно задумалась над словами Василия.

— Я повторю тебе то, что не раз в свое время слышала от дедушки. Потому что вижу, как сильно беспокоит тебя эта проблема. Ты ведь все равно не успокоишься. А говорил он, что кто-то должен содержать и поддерживать церковь Христа. Ей нужны вожди, которые смогут управлять, вожди, которых будут любить и уважать. Ей нужны проповедники, которые понесут людям слово Божье. И ей обязательно будут нужны деньги. Много денег. Он никогда не забывал сказать о деньгах. А знаешь ли ты, что Ананий и его жена живут под дырявой крышей? Зимой они жгут немного дров, а чаще всего верблюжий навоз прямо на каменном полу. У них всего лишь одно покрывало, одно блюдо и одна чаша. Сундук, полный дубленой кожи, служит им столом, а спят они на сухой соломе.

Она подошла к столу и облокотилась на него.

— Василий, — сказала она, глядя на него со всей серьезностью. — Василий, я не меньше тебя хочу посвятить себя служению Иисусу. Но скажи, в каком качестве мы будем более полезными, чем в нынешнем? Какая будет польза от того, что мы найдем еще одну дырявую крышу и будем жить там, укрываясь одним-единственным покрывалом? Юная чета, собирающаяся иметь детей, не может поступить подобным образом. Но мы можем быть в сто раз полезнее, оставаясь такими, как сегодня, и помогая церкви деньгами. Именно так поступал мой дедушка, и мне кажется, мы должны следовать его примеру. Во время твоего отсутствия я много размышляла о будущем… У меня есть кое-какие планы, и я, кажется, знаю, что мы должны сделать, чтобы претворить их в жизнь.

Видя ее такой серьезной, Василий улыбнулся.

— Думаю, ты права. Ты должна быть со мной терпелива. Тебе придется быть мудрой и спокойной. Я — христианин с недавних пор, и мое рвение иногда уводит меня далеко в сторону. Ты должна сдерживать меня… — Он ненадолго задумался, а затем добавил: — Да, мы должны использовать то положение, где от нас будет больше пользы.

Уже перевалило далеко за полдень, а Василий все работал и работал. Почувствовав, что за ним наблюдают, он повернулся и увидел жену, стоявшую на пороге.

— Я уже давно стою здесь, — сказала она тихо и сделала шаг вперед. Но только один. — Ты не сердишься, что я оторвала тебя от работы?

Василий с удовольствием потянулся.

— Я так устал, что даже рад, что меня прервали… Что ты прервала меня.

— Я несколько раз в течение дня приходила посмотреть, как ты работаешь. Стояла вот тут, у двери. Но ты был настолько поглощен делом, что ни разу не заметил меня. Я приходила… — она стала загибать пальцы, — девять раз.

Василий встал, еще раз с хрустом потянулся и направился к тазику с водой, который стоял в углу комнаты.

— Все, пока хватит. Дай мне время умыться, и я приду к тебе. Остаток дня мы будем гулять столько, сколько тебе захочется.

— Прекрасно! — воскликнула Девора. — Именно это мне и хотелось услышать. Я так надеялась… Так сильно… Наверное, ты почувствовал и повернулся.

Встав перед тазом с водой, Василий обнажился до пояса. Девора неловко потупила глаза и уже хотела было выйти.

— Наверное, — сказала она, — мне нужно уйти.

Он вспомнил слова, которые услышал от нее утром, улыбнулся и повторил:

— Ты моя жена, и я очень люблю тебя. Отчего же я буду сердиться?

Закончив умываться, он взял полотенце.

— Нет, нет! Это нечестно! — закричала она. Девора вырвала полотенце у него из рук и обхватила его шею руками. — Но ты прав! Так приятно целовать мужа, когда у него влажные щеки.

Как все было прекрасно в этот день! Они отправились гулять в сады, как этого и хотела с самого утра Девора. Два часа они бродили между деревьев. Они подошли к той невидимой черте, где сады переходили в лес. Тут было еще прекраснее. Каждого дерева, каждой ветки, каждого листа, казалось, коснулась волшебная палочка мага. Чудесное великолепие осенних красок покорило их. Они случайно наткнулись на грушевое дерево. Перезрелые плоды тяжело свисали к земле. Они сорвали один и съели пополам. Он был настолько вкусным, что молодые люди подумали, что природа с основания мира выращивавшая эти плоды, на этот раз достигла вершины своих возможностей. Ничего вкуснее они еще не ели. Сначала им казалось, что апофеозом этого замечательного дня будет закат. Они поднялись на одну из возвышенностей. Было такое впечатление, что тот, кто создавал такую красоту, сказал себе: «Много раз люди влюблялись под лучами заходящего солнца! Многих я радовал прекрасным зрелищем заката! Но эти двое отличаются от других. Может быть, они влюблены друг в друга чуть больше, чем все остальные? Я должен сегодня постараться и поразить их!» И действительно, закат был великолепен. Он был таким алым, что казалось, что там, за горизонтом лежит огромный опал, который так любят римские матроны, и испускает свое волшебное сияние. Коралловые облака проплывали над головой… Потоки красного света затопляли все вокруг.

И все же апофеоз наступил позднее, когда, вернувшись домой, они сели за стол ужинать. Девора сначала пошла к себе в комнату переодеться. Вернулась она вся в розовом. Василий еще никогда не видел ее в одежде этого цвета. Ее платье было довольно сложной конструкции. Молодой человек никогда прежде не замечал его на Деворе. Лишь отдаленно оно напоминало греческую тогу. На груди платье было отделано белым материалом. Этот кусочек белого на розовом был прошит черными нитками. Она была настолько прекрасна, что Василий не мог оторвать от нее глаз и тут же сказал, что никогда она не была столь хороша. Похвалил он и ее платье, сказав, что ничто так не оттеняло ее прекрасных глаз и волос.

Прибежала кошка и прыгнула на колени хозяйке. Устроившись поудобнее, она довольно заурчала. Пришла собака и тихо легла у ее ног. Она прекрасно знала, что находится на запретной территории и вела себя тихо, словно мышка, в надежде, что ее не заметят. Василий повернулся и снял со стены киннор. Тронув струну, он задумался и молча отложил инструмент в сторону.

— Нет, — сказал он. — Сейчас не хочу ни петь, ни говорить. Хочу просто смотреть на тебя. Сидеть и молча смотреть.