Станислав Сенькин - Заговор Дракона. Тайные хроники [litres]

– Иногда, Милан, – сказала она, – Бог заставляет нас полюбить то, что мы презираем. Чтобы мы, наконец, поняли, что мы ничего не можем презирать в этом мире, созданном Господом Богом. Что наше презрение – лишь выражение собственного несовершенства.

Я задумался над ее словами. Ана не была похожей на женщину, которая предпочитает деньги и успех человеческой привязанности. Но, с другой стороны, что есть человеческие отношения? Нам уже все уши прожужжали о любви. Но в реальности все гораздо сложней и гораздо проще. Богатых и успешных любить проще, чем бедных и неудачников. Почему-то бедные и неудачливые сделали богатых и успешных символом порабощенности материальному, хотя в реальности дело обстоит совсем не так. Бедные неудачники – это обычно обозленные и несостоявшиися люди. А богатые – часто люди, которые умеют не только зарабатывать деньги, но и строить крепкие прочные отношения, которые умеют уважать и ценить людей. Поэтому прав ли был я, когда презирал Бориса? Начнем с того, что в любом случае так мыслить неправильно. В девяноста случаях из ста за этим стоит банальная зависть…

…Я до сих пор помнил, как мать принесла домой подобранного по пути котенка. Он был маленький и неуклюжий, и я к нему по-детски привязался. Котенка полюбили и мать с отцом. Ну разве можно было не полюбить такое милое и беззащитное существо? Но котенок стал гадить во всех комнатах, иногда даже забирался на родительскую кровать и справлял там нужду. И котенок стал вызывать у моих родителей раздражение – оно нарастало день за днем, час за часом. Наконец, отец взял несчастное животное за шкирку и прокричал прямо в эту милую усатую мордочку:

– Ты, как я посмотрю, не хочешь ходить в туалет как положено: в песок, который насыпали специально для тебя, а на ковер и даже в нашу кровать! Ты не оценил того, что мы подобрали тебя и приняли в свою семью. Поэтому баста! Я вынужден отдать тебя врачам, чтобы усыпили.

Котенок беспомощно барахтался в воздухе и мяукал с невинным видом. Он не понимал, почему его, которого так все любят, сейчас безжалостно треплют и что-то выговаривают с гневным видом. Ведь он ничего никому не сделал плохого – а ему лишь нужна забота, ласка и миска молока на завтрак.

Тогда я понял (правда, как оказалось впоследствии, не до конца), что любить тебя будут, только если ты соблюдаешь некоторые правила и не нарушаешь невидимые границы. Людей с детства учат, как следует себя вести. Это касается каких-то бытовых вещей и правил приличия. Но, вырастая, люди раздражают друг друга словесным недержанием, изливая на ближних помои упреков и оскорблений, совершенно не заботясь о том, что о них подумают. Их не научили осознанным серьезным отношениям, потому что их родители сами не были этому научены. И, выливая на ближних свою внутреннюю грязь, люди еще и занимаются постоянным самооправданием, не позволяющим им взглянуть правде в глаза: за всеми их выходками стоит лишь банальная распущенность и психологическое недержание. При этом люди чрезвычайно требовательны по отношению к другим. Они требуют к себе уважения и любви. А когда получают в ответ презрение и ненависть, недоумевают, как этот котенок: за что их так не любят? Ведь все, что им было нужно, это ласка и забота и кружка молока на завтрак…

Любить Карича для Аны было удобней, чем любить меня – инфантильного неудачника, который с каждым годом становился все злее и злее. Чья внутренняя дурнота, выражающая себя хотя бы в презрении к этому Каричу, постепенно костенеет и превращается в неприятную черту характера. Начиная брюзжать и изливать на окружающих тухлое содержимое своего внутреннего «я» с умным видом интеллигента-неудачника, я становился похожим на этого котенка. Тогда Ана и взяла меня за шкирку, сказав, что так больше продолжаться не может… Ана, прости меня…

…Мы подошли к «Москве» уже поздним вечером. Со стороны нас можно было принять за праздношатающихся обывателей, и это нас вполне устраивало. Ненад немного ревниво отнесся к тому, что Борис назначил меня начальником группы. Поэтому он часто оспаривал мои решения и вел себя подчеркнуто агрессивно. Не скажу, что мне это было приятно, но я поддакивал Ненаду и позволял ему командовать остальными головорезами. Также Ненад окрестил нашу группу – отряд «Золотой вепрь». Пришлось примириться и с этим чудачеством. После нашего с Борисом разговора прошло уже больше недели. За это время я уже свыкся с тем, что являюсь «охотником на вампиров». Признание Карича и Божко означало, что я, хоть и в довольно зрелом возрасте, обрел свой путь. И это могло иметь для меня далеко идущие последствия.

Мы подошли к черному ходу с торца «Москвы». С заднего двора гостиница выглядела просто страшной: как будто здесь только что белградские бродяги справляли Хеллоуин. По двору бегали крысы. Клочки мятой бумаги, бытовой мусор и запах подгнивающей пищи показали мне изнанку бытия, скрывающегося за парадным фасадом «Москвы». Стена гостиницы с заднего двора была кирпично-красной: этот фабричный грязноватый цвет всегда вызывал у меня непреодолимое отвращение. Уже знакомый мне швейцар подобострастно отворил нам дверь. Он был одет уже не в ливрею, а в серый залатанный пиджак. Теперь он напоминал мне опытного вора-карманника, а не сотрудника гостиницы – корысть ясно читалась в его глазах. Ненад спросил его о Барченко.

Швейцар шепотом отвечал:

– Изволили ужин и кофе в номер два часа назад. Сейчас, я думаю, уже спят-с. – Швейцар посмотрел на часы. – И мне уже тоже пора. Жена и детки заждались.

– А Габриелла с ним?

Швейцар с отвращением поморщился:

– Да. Заказали на ужин телячий ростбиф и пудинг.

– Эта тварь еще и пудинг жрет!

Швейцар быстро сменил тему разговора:

– Надеюсь, вы пощадите интерьер номера. Особенно это касается убранства стен. Этот алый шелк мы получили по личной протекции товарища Мао через главу администрации Пекина Дао Де Дзина. Такой сейчас не купишь ни за какие баксы. Вы только не передавайте мои слова господину Каричу. Это я сказал для вас, как инструкцию…

– Ясно! – Ненад грубо перебил швейцара. – Мы будем осторожны.

Швейцар почтительно пропустил нас, и мы вошли внутрь гостиницы.

«Золотой вепрь» был настроен на победу. Ненад мечтал о реванше. Мы подошли к лифту, и тут я с удивлением подумал: зачем нам проникать в гостиницу с черного хода? Ведь мы пришли к тому самому лифту, в котором я ехал на аудиенцию к Корвину. Может быть, за всем этим прячутся ненадовские стереотипы как надо действовать, почерпнутые из шпионских боевиков о Джеймсе Бонде? Мое сердце колотилось от страха – мало ли что мы встретим в «номере генсеков»? Я уже был научен горьким опытом своей миссии с Корвином. В большой игре и я, и озлобленный Ненад были всего лишь пешками. В любой момент таинственный игрок мог разменять нас, подчиняясь стратегии большой игры, той игры, в которой наши жизни ничего не стоили. Казалось, сейчас я слышал стук сердца Ненада, почти так же, как и свой собственный. Что это было? Возбуждение от предстоящей мести или страх? Если бы я спорил на деньги, предпочел бы последний вариант. Страх! Он имел потустороннее происхождение. Я не боялся смерти, но все же предпочел бы умереть в кровати, как и мои родители, чем погибнуть непонятно где и непонятно зачем.