Екатерина Глаголева - Дьявол против кардинала [Роман]

— Я прощаю вас, сын мой, — сказал он. — В честь нашего примирения примите этот подарок.

Он подал мальчику маленькую шпагу, которую выковал сам.

— А теперь взгляните сюда.

Маленький Людовик, забыв все свои страхи, с любопытством выглянул в окно, встав на цыпочки. Во дворе стояла маленькая лошадка, запряженная в небольшую повозку, и обмахивалась хвостом. Ее держал под уздцы гвардеец, приставленный к дофину в «дядьки».

— Ура! — мальчик вприпрыжку выбежал из комнаты.

— Поблагодарите папеньку! — укоризненно крикнул ему вслед епископ.

Людовик сделал успокаивающий жест рукой. Он смотрел в окно и улыбался: дофин уже взобрался на повозку и встряхивал вожжами, подпрыгивая от нетерпения.

Неделю спустя та же сцена повторилась, но теперь на коленях перед королем стоял Карл Лотарингский.

Герцогу надоело быть в бегах, он устал от положения изгнанника и наемного военачальника. Король примирился со своим братом, у него есть наследник — он вряд ли держит зло за прошлые обиды. К тому же новый союзник будет только кстати.

Карл с непокрытой головой вошел в спальню Людовика и опустился на одно колено:

— Вверяю свое состояние и волю в руки вашего справедливого величества.

Король обнял его и трижды просил встать, однако герцог твердил:

— Нет, нет, я не встану, пока вы не простите меня за прошлое.

— Прошлое забыто, я желаю лишь помочь вам, — уверял Людовик.

Наконец, Карл встал и надел шляпу.

Вечером, в присутствии всего королевского Совета, герцог поклялся на Евангелии быть верным вассалом французского короля, не заключать союзов с врагами его величества и помогать ему в борьбе с Испанией. Взамен он получал обратно свои земли, при условии временной оккупации Нанси.

Никто не знал, что днем раньше, в Париже, Карл составил в присутствии нотариуса письменный протест, заранее отступаясь от клятвы, «вырванной у него под принуждением».

В июне 1641 года Людовик разослал всем губернаторам французских городов письмо, сообщая, что дает графу де Суассону, герцогам Бульонскому, де Лавалетту и де Гизу ровно месяц на то, чтобы явиться с повинной. В ответ Суассон издал свой манифест, провозгласив себя первым принцем крови (хотя до сих пор так именовался Конде) и заявив, что берется за оружие ради короля, чтобы сразить его внутренних врагов и вернуть Франции свободу. Армия мятежных принцев выступила на Париж.

Против нее отправили Шатильона с восемью тысячами пехотинцев и двумя тысячами всадников. Миновав Реймс, Шатильон остановился в ожидании Карла Лотарингского, который должен был привести подкрепление, но с удивлением узнал, что герцог в Люксембурге — ведет переговоры с Анри де Гизом! Встревоженный Ришелье отправил Карлу письмо, напоминая о взятых им обязательствах, на что получил дерзкий ответ: вы много раз меня обманывали, не удивляйтесь, что я поступаю так же, чтобы вернуть свое.

Шестого июля две армии выстроились друг против друга на равнине под Седаном, вблизи леса Ла-Марфе. На рукаве у каждого солдата Суассона был повязан белый шарф — знак того, что он сражается за французского короля.

Бой был жестоким. Поначалу перевес был на стороне Шатильона, но неожиданно налетевшая конница герцога Бульонского опрокинула и смяла королевские войска. Через три четверти часа все было кончено; поле битвы, усеянное трупами, осталось за Суассоном.

— Ну что, теперь на Париж? — весело крикнул герцог Бульонский, подъехав к нему.

Его лицо было в грязных потеках от пыли, смешанной с потом; мокрая рубашка под латами прилипла к телу. Суассон тоже был весь в поту и тяжело дышал..

— Ваша светлость, конница! — закричал какой-то офицер, указывая рукой вдаль.

— Где? — Суассон поднял забрало своего шлема дулом пистолета.

Когда грянул выстрел, никто сначала ничего не понял. Только через минуту герцог Бульонский осознал весь ужас происшедшего: граф де Суассон лежал на земле, на месте его левого глаза зияла страшная кровавая дыра.

…Узнав о победе Суассона при Ла-Марфе, Париж возликовал. Графу уже готовили торжественную встречу, когда известие о его трагической гибели, запоздавшее всего на полчаса, повергло парижан в глубокую скорбь и уныние. Зато кардинал воспрянул духом. Людовик немедленно выехал к армии; королевские войска оккупировали Седан.

Герцог Бульонский ждал решения своей участи в Мезьере. Ему сообщили о прибытии маркиза де Сен-Марса, который хочет с ним поговорить.

Первые несколько минут оба молча изучали друг друга, пытаясь понять, как себя вести. Наконец, пылкий Сен-Марс, которому было симпатично открытое лицо герцога с умными карими глазами под домиками бровей, бросился головою в омут: заявил, что герцог может не опасаться гнева короля, ибо его величество давно устал от Ришелье и не знает, как от него отделаться. Бульон повел себя более сдержанно: ему не внушал доверия этот щеголь, к тому же он что-то слышал о покровительстве, которое молодому маркизу оказывал кардинал. Нет, сударь, нас на мякине не проведешь! Герцог рассыпался в похвалах кардиналу, прославляя его прозорливость, государственный ум и военный талант. Сен-Марс не смутился: он был не настолько глуп, чтобы этому поверить. Теперь он уже знал, что ему делать. Маркиз учтиво простился с собеседником, пообещав передать его слова королю.

Через день сцена в спальне повторилась в третий раз: на коленях стоял герцог Бульонский. Продержав принца в этой позе с четверть часа, Людовик простил и его.

Все эти переживания не преминули сказаться на слабом здоровье кардинала: он слег в постель. При дворе даже поговаривали, что он при смерти.

— Ах, если бы кардинал умер, мы все были бы счастливы, — вздохнул человеколюбивый герцог Орлеанский.

— Ваше высочество, только прикажите! — тотчас откликнулся виконт де Фонтрай, и его черные как уголь глаза вспыхнули недобрым блеском. — Найдутся люди, которые избавят вас от него прямо у вас на глазах!

— Поверьте мне, господа, это совершенно точно! — кипятился Сен-Марс. — Король уже полтора года побуждает меня порвать с кардиналом. Он тяготится его властью, тяготится этой бесконечной войной. Нам ничто не угрожает! И герцог Орлеанский на нашей стороне!

— Герцог! — усмехнулся капитан гвардейцев де Лассаль. — Герцог в последний момент вильнет хвостом — и только его и видели.

— А я еще двенадцать лет назад предлагал покончить с ним — здесь же, в Лионе! — решительно заявил капитан королевских мушкетеров де Тревиль.

— Двенадцать лет! — подхватил его друг Дезессар. — Да за это время…

Дверь спальни отворилась, и появился король. Эту ночь он тоже провел дурно; у его помятого лица был страдальческий вид.