Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Большая чистка

Как все было просто в гражданскую войну: там белые, тут красные! Даже в Китае, будучи советником в правительстве Сунь Ятсена, он не испытывал особых затруднений, хотя Китай — это не Россия, и враги там улыбаются и кланяются точно так же, как и друзья. А нынче у себя на родине, даже будучи маршалом, он имеет власти не больше командира взвода… Вот, слышно, будто опять приезжает в ДВК Мехлис, хитрая и жестокая лиса, а в Хабаровске уже сидит на месте Люшкова Горбач, звание у него майор госбезопасности, а власти на трех генералов. Люшков, конечно, удрал не с пустыми руками, и у японцев теперь полная картина Дальневосточного края как с военной, так и с любой другой точек зрения. Несмотря на это, что-то менять в дислокации частей не имеет смысла уже хотя бы потому, что округ и без того продолжает формироваться как бы на новой основе, все части находятся в движении, одни доукомплектовываются, другие перемещаются на новые места, поступает современное вооружение, строятся военные городки, аэродромы, порты, создаются полигоны, склады, ремонтные базы, следовательно, информация сегодняшняя завтра уже не будет соответствовать действительному положению вещей. Однако перспективу всего этого движения Люшков япошкам несомненно откроет, а это не так уж и мало.

Опять же, почему Люшков бежал? Опасался ареста в качестве врага народа или, будучи японским шпионом, подгадал удобный момент для передачи своим хозяевам нужной информации? Поди знай, что думают сегодня в японском генштабе, получив такую обширную информацию. А от наркома Ворошилова одна телеграмма за другой: «Подтянуть, усилить, принять меры!» И так уж и подтягиваем, и усиливаем, и принимаем. Но выше головы не прыгнешь. Особенно теперь, когда командиры дивизий, бригад и даже полка не знают, что с ними будет завтра.

А Мехлису, этому выскочке, что нужно? Ему нужно, чтобы каждый красноармеец и командир знал, как «Отче наш», фамилии всех членов Политбюро и командования Красной армии, чтобы каждый политработник знал основные высказывания товарища Сталина. Мехлису наплевать на то, во что одеты и обуты бойцы, чем их кормят, чем вооружены, чему обучаются на полигонах. Мехлис в военном деле ни бум-бум, он служит не армии, не стране, не народу ее, а Хозяину, еще вернее — самому себе. И таких Мехлисов в каждом штабе ни один и ни два. Они угодливы, как китайцы, и коварны, как иезуиты.

Но дело, разумеется, не в Мехлисе или Люшкове. И даже не в наркоме обороны Ворошилове. Тот же Гамарник, например, умнейший же человек, а с какой ненавистью незадолго до самоубийства говорил о том, что революционные принципы все более отходят на второй план, рутинная практичность берет верх над идеями, партия теряет свои ведущие позиции, уступая их бюрократии, — почти теми же словами и о том же самом, что и опальный Лев Троцкий в своих зарубежных статьях и книгах. Что с того, что Гамарник не называл Сталина в качестве главной причины бюрократизации власти и отхода от революционных принципов? Дураку ясно, что все недовольные видят в Сталине главное зло. Но если верить Троцкому, то дело даже не столько в Сталине, сколько в некой закономерности, по которой всякая революция начинает на определенном этапе откат с завоеванных позиций, потому что сила революционной инерции затухает и что-то там еще. Между тем кто-то завоеванные позиции оставлять не хочет, сопротивляется, составляет заговоры. Нормальное явление. Поговаривают даже, что Сталин когда-то был платным агентом охранки. От всего этого голова идет кругом…

Василий Константинович отпил еще два глотка.

Конечно, идеи есть идеи, без них никуда. Они — связующий массы цемент, стержень, вокруг которого все вращается и к которому все крепится. Все это так. Но ему, командующему округом маршалу Блюхеру, приходится заниматься не идеями, а делом, рутинным и малоинтересным, однако крайне необходимым. Можно и к портянкам приклеить политический ярлык. И к чему угодно. Но выгадает ли от этого дело? — вот в чем вопрос вопросов. Сочетать эти две ипостаси не так-то просто: рутина затягивает, бюрократизм существует в действительности и свое нежелание перемен прикрывает все теми же идеями. Тот же Ворошилов, например. Да и сам Сталин. Конечно, управлять таким государством, держать в голове тысячи больших и малых событий, всему находить свое место и значение, чему-то противостоять, что-то поддерживать и поощрять, — нужна голова по меньшей мере наполеоновская. Да и тот не раз ошибался. Даже Ленин. А Сталин…

Бог его знает, что такое Сталин! С одной стороны — несомненные успехи в индустриализации, перевооружении армии на основе той же индустриализации, и даже в коллективизации со всеми ее издержками, а с другой стороны — они там, в Москве, грызутся за власть, прикрываясь все тем же марксизмом-ленинизмом, но каждый на свой лад, а ты здесь, за тысячи верст от Москвы, должен держать нос по ветру, продолжать делать свою рутинную работу и не ввязываться ни в какие группировки. Хорошо, что Дальний Восток и есть дальний. Тухачевский сюда ни разу не приезжал, а то сидеть бы маршалу Блюхеру на одной скамье рядом с маршалом Тухачевским…

Впрочем, недовольному Сталиным Сырцову не помешало несколько лет назад включить Блюхера в свое подпольное правительство в качестве наркома обороны, даже не ставя «будущего наркома» об этом в известность. Сырцову тогда со товарищи дали лет по десять лагерей, самого «кандидата в наркомы» лишь пожурили, а недавно, слышно, поставили Сырцова к стенке. Лютует Сталин, а зачем?

Долбленка скользит по глади озера, оставляя за собой расходящиеся усы, в которых играют солнечные блики; с тихими всхлипами весло закручивает водовороты то с одной стороны долбленки, то с другой. Благодать.

Какая-то пронырливая мошка воспользовалась тем, что Василий Константинович приподнимал сетку, проникла под нее, вцепилась в щетинистый подбородок маршала. Укус ее был подобен укусу осы. От неожиданности Блюхер дернулся, долбленка опасно черпнула одним из бортов воду, Митрофан досадливо кашлянул, проворчал:

— Не на коне, чай, Кистентиныч! Пошто задом вертишь?

— Да вот — мошка, — оправдывается Василий Константинович, расчесывая подбородок. — Ну, прямо зверь, да и только.

— У нас еще что! — качнул кудлатой головой Митрофан. — Вот на Ханке — вот там мошка так мошка — чистая тигра. А народ живет, ничо, приобык, рожа искусана, глаз не видать, а ему хоть те хрен по деревне. Наро-о-од — известное дело.

Пока хозяйка чистила карасей, пока жарила, Василий Константинович вместе с Митрофаном выпили по стакану настойки, закусили вареной картошкой, свежими огурцами и зеленым луком. Мысли, что донимали Блюхера на озере, сами собой постепенно испарились, осталось лишь что-то свербящее в душе, как червь-древоточец. Но после второго стакана и жирных карасей прошло и это — и в голове, и на душе стало пусто до пасхального звона.