Владимир Дарда - Его любовь

На этот раз появление Михаила ее особенно порадовало: «Ищет — значит, любит». Юрко его, поди, нарочно оговаривает, завидует.

Юрко тоже не сразу отправился домой. Даже если б не произошла эта глупая драка, все равно пошел бы на реку. Посидел бы у воды, подумал бы, как быть. После разговора с Надийкой нужно было осмыслить то, что застало его врасплох.

Вспомнил — Надийка сказала: «До свиданья!», хотя после всего, что было, должна бы сказать: «Прощай!» «До свиданья!» Значит, она не собирается расставаться с ним навсегда. И он сможет видеть ее, слышать ее голос! Нет, не все еще потеряно, хотя, как и раньше, стеной между ними стоит Михаил. Впрочем, виноват здесь не Михаил. Не будь его, может быть, все равно не полюбила бы Надийка его, Юрка.

Он шел, низко опустив голову, и неожиданно наткнулся на что-то. Колодец! Ворот, который задел он рукой, пронзительно завизжал.

Юрко придержал ручку и пошел дальше.

Ноги привычно ступали по росистой тропинке к реке, к тускло поблескивавшему застывшему плесу, в котором отражалось угасающее небо. А вот и лодка старого рыбака, называвшего ее не иначе как «Броненосец «Потемкин». Здесь Юрко часто купался, любил с нее нырять.

Шагнул в лодку, и «броненосец» резко накренился, будто очнулся от сна.

Юрко разделся, прошел, балансируя, к корме и, не раздумывая, прыгнул в черную воду.

Холодная майская вода сжала виски, обожгла все тело.

Юрко знал, что плес теряется в камышах и далеко заплывать нельзя — там ненадежное дно, и все-таки плыл и плыл, словно назло самому себе. Бездумно загребая воду, уже несколько раз коснулся осклизлых стеблей кувшинок. Попробовал стать — ноги потянуло в глубокий ил. Стремительно рванулся назад, яростно, будто отбиваясь от кого-то, заработал руками и ногами. Узловатые корни крапивки настырно липли к шее, к груди, опутывали руки, а он в исступлении плыл к берегу, испугавшись, что отсюда может и не вырваться.

Едва добрался. Тяжело дыша, перевалился в лодку, плюхнулся на скамью. А может быть, и не стоило стараться… Жизнь без любви — не жизнь.

Сгорбившись, беспомощно свесив руки, сидел, не замечая холода. А голова, казалось, так и пылает огнем.

Издали приглушенно доносилась музыка — оттуда, из клуба: там, как ни в чем не бывало, продолжаются танцы, и никого не волнует, где ты и что с тобой. Хоть утони, запутавшись в водорослях, там все равно будет греметь оркестр, будут размеренно шаркать ноги по истоптанному серому полу.

Как странно устроен мир… Вроде бы ты со всеми вместе, а все вместе с тобой, и в то же время каждый сам по себе радуется и грустит, живет и исчезает. Каждому свое.

Так размышляя, не заметил Юрко, как умолкла музыка, начали тускнеть далекие звезды и над рекой заклубился сизый предутренний туман.

На рассвете старый рыбак, торопясь на утренний клев, подошел к своему «броненосцу» и был очень удивлен, разглядев своими подслеповатыми глазами полуголого человека, сидевшего в лодке и свесившего ноги в воду. Кто же это опередил его, явившись в такую рань на рыбалку? Никак Юрко!

Но на зов старика Юрко не откликнулся.

О случившемся ночью Надийка узнала от пожилой женщины-врача по фамилии Гринько, рассказывавшей персоналу больницы, как нашли в лодке окоченевшего парня и каких усилий стоило вернуть его к жизни. Просто чудом удалось спасти. Но он и сейчас в тяжелом состоянии.

По тону рассказа Надийка поняла, что он предназначается прежде всего для нее. И неприятно было, что Гринько так подробно и с придыханиями рассказывает о случившемся и при этом делает вид, будто говорит беспристрастно, как о любом другом больном. Надийка мысленно сокрушалась: почему не сказать просто и прямо — так, мол, и так, твой друг попал в беду, ты должна поддержать его, помочь, утешить, от тебя теперь многое зависит.

А Гринько все рассусоливала: юноша бредил, когда она сидела над ним, уставился на разлапистые цветы на коврике, прибитом к стене у кровати, и шептал испуганно: «Лица… зачем столько лиц?.. И все смотрят на меня, издеваются… И она тоже смеется… Вот, вот она, смотрите, смотрите!» И обращала округлившиеся глаза (будто не Юрко, а уже она бредила) на Надийку, подчеркивая этим, что больной имел в виду именно ее.

Надийка не выдержала, прервала ее:

— Хорошо, я схожу к нему…

Женщина-врач умолкла, удивленно пожала плечами — она никого не посылает к больному.

— Дело ваше… Я только делюсь своими впечатлениями… — смутилась Гринько.

Потом Надийка узнала, что это мать Юрка наговорила бог знает чего об их медсестре, которая свела с ума ее сына.

— Я навещу больного, — твердо сказала Надийка и вышла из кабинета.

Не представляла, о чем будет говорить с Юрком, сможет ли смотреть ему в глаза… Как отнесется к этому Михаил? Шутил раньше, что он не Отелло, не станет никого (будто любил не только ее!) ревновать и душить. Однако не раз замечала, как его коробило ее внимание к кому-нибудь из ребят.

К Юрку нужно зайти, когда его матери не будет дома. Хотя никому, тем паче ему, она не причинила никакого зла, но понимала: мать встретит ее враждебно. Представляла это очень отчетливо, услышав предвзятый рассказ врача.

Улучила момент — мать Юрка стирала белье на берегу — и заторопилась дворами к его дому. Бывала здесь не раз — еще в школьные годы дружили, — но никак не могла открыть дверь, пока не догадалась: мать, уходя, заперла ее.

Повернула торчавший в замке ключ, дверь легко отворилась. Значит, Юрко один. Осмелела. Пробежала веранду, шагнула в коридор, постучала — торопливо и громче, чем нужно. Не дожидаясь разрешения, приоткрыла дверь, спросила: «Можно?» И — вошла.

Вошла тихо, как входила в больничную палату. Лежал Юрко неподвижно, лицом к двери, и казалось, он спит.

Но нет… Глаза открыты и вроде бы видят ее. Молчит. Не шевелится. От этого стало даже как-то жутко, и она осторожно спросила:

— Не прогонишь?

Юрко встрепенулся. Он все хорошо видел, все слышал, но не мог поверить ни глазам своим, ни ушам.

Не почудилось ли?..

Но лицо Надийки приближалось к нему, заслоняя собою весь мир. И Юрко испугался, как бы оно вдруг не исчезло, если он на мгновенье закроет глаза.

Потому и смотрел не шевелясь и не моргая.

Она присела на краешек стула возле кровати, и голубые глаза ее остановились на его лице, глядя на него с состраданием и жалостью, а он все еще не верил в ее присутствие.

Только когда она левой рукой (в правой держала какой-то сверток) дотронулась до его лба, горячего, влажного, юноша вздрогнул и попытался приподняться.

— Лежи, лежи… — прошептала Надийка и опять спросила: — Не прогонишь? — Повторила потому, что взгляд Юрка, неестественный из-за расширенных зрачков, ее очень беспокоил и даже пробуждал в ней неосознанный страх.