Владимир Дарда - Его любовь

— Держись, сынок, держись, — повторял старик с таким сочувствием, будто речь шла о его родном сыне.

Интуиция опытного человека не обманула Филипповича: у Кузякиных отношения действительно обострились, и Александра все чаще набрасывалась на зятя.

Митько упорно не обращал внимания на ее выходки. Продолжая свое, он только изредка бросал:

— Если бы вас кто-то боялся…

И этим охлаждал-таки агрессивность Кузякиной и заставлял ее задумываться над тем, как бы все-таки задеть зятя за живое.

Да никак не удавалось спровоцировать Митька на настоящий, так сказать, полноценный скандал. Тогда Кузякина переключалась на Лялю, распекая дочь за такой неудачный брак. Она, мол, предупреждала, что Митько — совсем не тот, которого так долго ждала Ляля. А вот не послушалась, поторопилась, и теперь — любуйся. Какой из него муж? Вечерами где-то пропадает — вроде бы в институте, а поди проверь! А ты, женушка, сиди дома и радуйся, что вышла замуж. А хоть раз принес он тебе приличный подарок или когда-нибудь заикнулся о путевке на море, не говоря уже о поездке за границу? Так зачем он тебе? Чтобы убирать за ним постель, мыть кастрюли или слушать, как храпит на весь дом?

И Ляле, чем больше слушала она такие вот разговоры, тем сильнее начинало казаться, что и в самом деле Митько не тот, на кого она надеялась, что она, Ляля, действительно могла бы иметь такого мужа, который и к морю отправил бы, и за границу, и одел бы в самые модные одежды.

Поэтому Ляля ни разу не встала на защиту Митька, даже когда видела, что мать несправедлива. Митька это порой удивляло. Но он не собирался обвинять ее, думая, что и Ляле противны разговоры Александры Викентьевны и она тоже старается не обращать на них внимания.

Так думал Митько, но на самом деле было не так.

И когда в последний раз Александра Викентьевна набросилась на Митька за Вечерние, как она выразилась, «шатания», все неожиданно выяснилось и встало на свое место.

Сперва Ляля словно не слышала, что говорит мать, и молча продолжала читать, лежа на диване.

— Не шатания, а учеба, — спокойно уточнил Митько, все же ошарашенный такой атакой тещи и слишком уж демонстративным нейтралитетом жены.

— Тебе не об учебе думать надо, а о заработке. У тебя жена молодая. И вообще… — горячилась Александра Викентьевна, — не понимаю я такой семейной жизни. Ты все вечера как будто бы учишься…

— Я справку могу принести, — попробовал сострить Митько.

— Как будто бы учишься… — повторила Кузякина с нажимом, словно перечеркивая сказанное зятем, — а жена сидит дома — ни приличной компании, ни беседы человеческой. Ни на что нет ни времени, ни денег…

— Я Лялю предупреждал о вечернем факультете… — начал было Митько. — Она знает, и вы…

— Да какой ты к чертям собачьим муж! — завопила Александра Викентьевна. — Тряпка! Разве это жизнь?

Мать наступила дочери на мозоль. Ляля давно уже сама намеревалась высказать все это мужу, но как-то не получалось, а теперь, раз уж мать начала, и она решила дать себе волю.

И поэтому, когда Митько сказал:

— А вы за Лялю не расписывайтесь. Она знает, где я бываю! — Ляля неожиданно отшвырнула книгу в сторону и визгливо закричала:

— Ничего я не знаю! Мне тоже надоело! Это не жизнь, не жизнь! Я не хочу больше терпеть!

— И ты? — произнес Митько таким тоном, каким, наверно, произносил Цезарь свое знаменитое «И ты, Брут?».

— Да, и я! — гневно выкрикнула Ляля.

Митько как-то виновато и растерянно улыбнулся и, ни слова не сказав в ответ, медленно подошел к окну, склонился над приемником и, включив его, принялся настраивать.

Мать и дочь с удивлением смотрели на него — он сразу стал каким-то чужим и загадочным. Смотрели и ждали, что же будет дальше.

Но дальше не было ничего. Митько сосредоточенно что-то ловил.

Он ушел от Кузякиных тихо и незаметно. Очень уж поразило его и огорошило неожиданное Лялино предательство. Он ведь только из-за Ляли мирился с самодурством тещи.

Ушел тогда, когда никого не было дома, потому что не мог переносить женских слез и боялся, если Ляля заплачет, передумать.

Вернувшись домой, мать и дочь сразу догадались, что Митька уже не просто нет, а нет навсегда — очень уж заметно было отсутствие приемника.

Александра Викентьевна опомнилась первой и высказалась в том смысле, что она все это предвидела давно и ничего другого от бездомного бродяги не ждала. Хорошо еще, если он кроме своего приемника не прихватил чего-нибудь из вещей, — и Кузякина бросилась осматривать свои гардеробы, комоды и шкафы, отчего комнаты наполнились едким запахом нафталина.

Ляля растерянно следила за ее движениями и все еще не верила в то, что произошло. Ей было жалко Митька, но еще больше жалела она самое себя. Хотелось плакать, потому что получалось, что и на этот раз не она распорядилась собственной жизнью, а мать.

Удостоверившись, что Митько все-таки ничего не украл, Александра Викентьевна отправилась на кухню и спросила у тети Маруси, не видела ли она Митька, когда он уходил из дому, и не передал ли он чего. Соседка только плечами пожала, но Филиппович, хотя его и не спрашивали, охотно встрял в разговор.

— Хотите знать, как он ушел? — мрачно сказал он. — А очень просто: нес на плече приемник и тихонько напевал:

Кто знает, было ли так на самом деле или Филиппович это придумал, только Александра Викентьевна не стала его слушать, презрительно фыркнула и, задрав нос, вышла вон.

В тот день больше она на кухне не появлялась.

Кузякина была не на шутку перепугана — чего доброго, Ляля может совсем остаться без мужа. И Александра Викентьевна решила дело Лялиного замужества целиком и полностью взять в свои руки.

Она стала внимательнее относиться к своей внешности, словно не Ляля, а она сама собиралась выходить замуж. Покрасила в парикмахерской свои седеющие волосы, выщипала волоски, которыми поросла бородавка на подбородке, каждый день тщательно припудривала свой крупный нос и все морщинистое лицо.

Все это для того, чтобы чаще бывать на людях — с Лялей и без нее. Зачастила к Уманским, дочь которых Рена так удачно вышла замуж за офицера.

У Рениного мужа было много друзей среди летчиков, которые никак не могли устроить свои земные дела, и Александра Викентьевна вместе с матерью Рены сговорились сосватать за одного из них Лялю.

Отношения между матерью и дочерью теперь заметно смягчились и даже обрели оттенок неведомой доселе интимности. По вечерам подолгу обсуждали они мужчин, с которыми уже удалось познакомиться. И едва ли не впервые в жизни достигали согласия и единства взглядов — и прежде всего в том, что только военные — по-настоящему серьезные люди: и хорошо обеспечены, и галантны, и вообще настоящие мужчины, решительные и самостоятельные.