Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Ему удалось умерить свое презрение: «Когда я в первый раз себя увидел, я отреагировал, как и они. Может, они привыкнут».

Вернувшись в класс, он переносил остракизм с безразличием менее притворным, чем вначале. Учитель отметил его мужество и восхитился.

В конце дня за ним пришла Энида. Он бросился в ее объятия и прижался так крепко, что она заподозрила катастрофу. Задать вопрос она не осмелилась. Когда они возвращались домой, держась за руки, ребенок спросил:

– Что такое дезодорант?

– Кто-то тебе сказал, что ты плохо пахнешь? – всполошилась мать.

– Нет, – с беспокойством ответил он. – Я просто услышал это слово.

– Я объясню тебе дома.

Сказано – сделано. Он рассмотрел тюбик, снял крышечку, понюхал шарик: пахло ванилью. Прочел, что было на нем написано.

– Я не понимаю, для чего это.

Энида показала, как пользоваться этим, и объяснила, для чего предназначен этот предмет.

– Но ты еще слишком юн, чтоб тебе это понадобилось, – добавила она.

Деодат усвоил новые данные и решил, что прозвище не было ни позитивным, ни негативным: он к нему приспособится. Недоброжелательное отношение детей было для него очевидным, но он сделает вид, что не заметил этого.

На следующий день учитель обратил внимание, что ребенок прекрасно читает:

– Кто тебя научил?

– Никто.

– А писать?

– Я пишу не так, как вы.

– Покажи.

Деодат вывел печатные буквы, будто типографский шрифт: он воспроизводил их такими, какими читал, и скоропись взрослых его удивляла. Доказательство, что малыш выучился сам.

– Я научу тебя, как писать прописью, ладно? Так красивее, – предложил учитель.

«И так ты будешь меньше сталкиваться с детской жестокостью», – подумал он.

Дети поняли, что их соученик был чудищем не только физически. Деодат свое отличие не подчеркивал. В его поведении не было ничего из того, что сегодня приписывается сверходаренным детям: он был слишком умен, чтобы думать, будто ему нечему больше учиться. Даже когда он знал, о чем идет речь, ему было интересно, как учитель это объясняет. А когда он не слушал, то тайком наблюдал за учениками: инстинктивно он тянулся к товарищеским отношениям. Те, кто травил его, сбившись в группу, взятые по отдельности, не стремились его ненавидеть. На перемене приближаться к ним не стоило – они переставали быть индивидуумами и превращались в стаю. Лучше всего было обменяться в каком-нибудь перерыве парой банальных слов. Ребенок отвечал прокаженному, не боясь, что его как-то с ним свяжут. Мало-помалу отщепенец установил такого рода безобидные контакты с каждым учеником. Два месяца спустя он играл с остальными во дворе, а группа так и не заметила его военной хитрости.

Однако агрессивность по отношению к нему никуда не делась. Однажды, когда учитель поздравлял его с успехами в арифметике, один маленький паршивец выкрикнул во все горло рекламный слоган:

– Лучший дезодорант, ноль процентов запаха, стопроцентный результат!

У мишени хватило смекалки рассмеяться вместе со всем классом. Благодаря чему насмешка испарилась довольно быстро. Прозвище не замедлило сократиться до Део, что вполне могло сойти за уменьшительное от его настоящего имени.

Еще один фактор, способствовавший изоляции: в школе Деодат был единственным, у кого дома не было телевизора. Он задал вопрос родителям, но те проявили несгибаемость: их послушать, так телевизор – изобретение самого дьявола. Сын, желавший составить собственное мнение, приступил к истинно стратегическим маневрам. Он присмотрелся к каждому ученику, как генерал проводит смотр войску, и решил обратиться к Акселю:

– Если я сделаю за тебя домашнее задание по арифметике, то смогу прийти к тебе посмотреть телевизор в среду после занятий?

Аксель, скорее довольный, что ему удастся избежать плохой оценки, согласился. Деодат объявил матери, что в ближайшую среду приглашен к приятелю, Энида возрадовалась:

– У тебя есть приятель?

Но тут же спохватилась, осознав, насколько ее энтузиазм оскорбителен, и сделала вид, что явление столь естественное не вызывает у нее особых чувств.

В назначенный день мать Акселя сдержала приступ тошноты при виде отличника и списала жуткую физиономию на математические шишки. Закончив с заданием по арифметике, оба мальчика устроились перед роскошным телевизором и стали смотреть пресловутую дневную программу мультиков.

К своему стыду – ему было бы приятней согласиться с родителями, – Деодат пришел в восторг. Стоило унестись на этом ковре-самолете, состоявшем из картинок и звуков, и ты оказывался в фантастическом мире, населенном невероятными персонажами, о чьих похождениях рассказывалось со сверхзвуковой скоростью, с кучей странных звукоподражаний и карамельными припевами. Так во имя чего его лишали этого чуда?

Аксель был не слишком смышленым. Наверняка пошел в мать, которая проводила эти послеобеденные часы в соседней комнате, негромко разговаривая по телефону, вернее, ей казалось, что негромко: Деодату достаточно было напрячь слух, чтобы различить: «Клянусь тебе, настоящее маленькое чудовище. Аксель этого не замечает, он же ребенок. Думаешь, я должна предупредить мужа?»

Судя по всему, от предупреждения она воздержалась, потому что около шести вечера появился мужчина и первым делом воскликнул:

– Это еще что за тролль?

– Добрый вечер, месье, – подчеркнуто вежливо ответил оскорбленный.

Полчаса спустя Энида пришла за сыном. Уже по тому, как ее разглядывали родители Акселя, она поняла, что внешность ее ребенка произвела большое впечатление. «Нет, это не наследственное», – захотелось ей уточнить.

– Тебе понравилось, как ты провел время, милый? – спросила она по дороге.

– Да. Можно я пойду к Акселю в следующую среду?

Она согласилась. Это стало чем-то вроде еженедельного ритуала. Загадка становилась все более интригующей: как эти люди, имевшие такой магический телевизор и проводившие возле него бо`льшую часть времени, могли оставаться глупыми и даже хуже, чем глупыми, – вульгарными и ничтожными? Как получалось, что волшебные движущиеся картинки не развивали их ум? Деодат хотел узнать об этом побольше и спросил у Акселя, нельзя ли остаться у него на ночь.

– Без проблем, – ответил приятель.

В следующую среду Энида не зашла за сыном в половине седьмого, и ребенок смог наконец выяснить, как проходят вечера у других. Чистая фантасмагория: все это время они провели у телевизора. Около восьми часов мать заказала пиццу, ее вскоре доставили, и мать разложила ее сразу по тарелкам: таким образом не пришлось садиться за стол и отрываться от созерцания.

Зато программы менялись и становились не такими хорошими. На экране появились настоящие люди. То, что они говорили, вряд ли могло считаться интересным. Да и речь их была просто отвратительной, хотя вроде бы производила впечатление на семью Акселя. Иногда мать Акселя спрашивала, не хочет ли кто добавки. Отец протягивал тарелку, другой рукой призывая к молчанию.