Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Деодат постарался сосредоточиться на том, что говорилось. Едва он начинал понимать затронутую тему, как она менялась. Единственное, что было общим во всех сюжетах, – это тоскливая скука.

Довольно забавная реклама прерывала это занудство, но потом дело пошло еще хуже. Началась дискуссия между несколькими индивидуумами, каждый из которых говорил от имени Франции, как будто она им принадлежала. Наверно, в предыдущем эпизоде произошло нечто серьезное.

– Тебе это интересно? – прошептал Деодат на ухо Акселю.

Вместо ответа тот вяло пожал плечами.

– Может, пойдем спать? – предложил гость.

Отец жестом заставил их замолчать. Мальчики направились в комнату Акселя.

– Вы смотрите телевизор каждый вечер? – спросил Деодат.

– Мои родители любят быть в курсе.

– Но тебе это скучно, верно ведь?

– Ну, знаешь… – ответил тот, прежде чем пристроить голову на подушку и заснуть.

Такое поведение привело Деодата в глубокое смятение. Зачем приятель страдал от невыносимой скуки? Его вроде никто не заставлял: они вольны были уйти, не спрашивая разрешения. Тогда почему он терпел эту передачу?

Спальня Акселя была забита игрушками. Хотя Деодат приходил к нему каждую среду, они ни разу не играли ни с одной из этих чудесных штучек. Если бы он не боялся разбудить приятеля, он открыл бы аккуратно расставленные коробки, прикоснулся к желанным предметам – Лего, машина Бэтмена, солдатики из Лего Дупло. Он позволил себе утвердиться во мнении, что Аксель, возможно, не очень смышленый. И не исключал, что свою роль в этом сыграло вездесущее телевидение. И причиной были не обязательно передачи. Похоже, сам аппарат порабощал волю Акселя.

На следующее утро Деодат испытал облегчение, отправляясь в школу, которую, впрочем, совсем не любил. У него было ощущение, что он возвращается в мир, защищенный от небытия. В столовой он услышал, как Аксель рассказывает о нем гадости («Он ест неряшливо, он не переодевается, ложась спать») и подошел спросить, в чем причина такого предательства.

– Да, знаешь, – ответил бывший приятель, пожимая плечами, – просто к слову пришлось.

– Я больше не буду приходить к тебе по средам.

– Почему?

Деодат знал, что проблема Акселя не только в том, что он глуп. Наверняка это было связано с телевидением, хотя природы связи он не понимал. Но ему стало грустно при мысли, что он больше не увидит чудесные мультфильмы.

Его родителей встревожил конец того, что они считали дружбой.

– Это так серьезно – то, что он тебе сделал?

– Нет.

– Тогда прости его.

– Уже простил. Просто все не так, как раньше.

Понятие дружбы еще не коснулось мальчика. Он не испытывал в ней особой потребности. При этом он вел себя с достоинством, ведь дружба появляется не затем, чтобы удовлетворить чье-то желание. Она возникает, когда встречаешь человека, который делает возможными эти высшие отношения.

Деодат видел, что в школе некоторые ученики были друзьями. Он воспринимал это как заключенный пакт, взаимную лояльность, что вызывало уважение, но не больше. А кроме того, он понимал, хотя это его совсем не огорчало, что Аксель, злословя на его счет, поднимает собственный авторитет. Он видел, сколько детей купились на подобную низость, и это не вызывало в нем желания сблизиться с одним из них.

Однажды, когда он играл во дворе в вышибалы, ему на голову шлепнулся птичий помет. Он не сразу понял, что произошло. Хохот одноклассников все разъяснил. Он помчался в туалет посмотреть на себя в зеркало и увидел на волосах беловатую субстанцию. Он не осмелился прикоснуться к ней. К его изумлению, на него вдруг нахлынула радость. Смывая под краном помет, он пытался проанализировать свое возбуждение: «Нас там было около сотни, а упало на меня. Птица меня выбрала».

Инстинктивно он понял, что подобную интерпретацию событий следует держать при себе. Если в классе узнают, что свою невезуху он рассматривает как избранничество, его песенка спета. Он сознавал, что у него нет шансов убедить хоть кого-нибудь в правильности своего объяснения. И тем не менее сам он не сомневался.

Будь Деодат учеником пророка, он бы истолковал этот знак как божественный символ. Но он обладал редким свойством видеть вещи такими, каковы они есть, и восхищаться ими именно в этом качестве. Данный случай обернулся для него озарением. Перед ним открылся новый мир – мир птиц.

Он пожалел, что не сработал исследовательский рефлекс и он не рассмотрел помет. Так что было неизвестно, был то голубь, воробей или иная порода.

Он, кого человеческие существа начали серьезно разочаровывать, радовался, получив столь ясный призыв поднять глаза к истинным обитателям неба. Зачем придумывать образ ангела, если существуют птицы? Красота, грациозность, великолепное пение, полет, крылья, загадочность – эта порода обладала всеми качествами священных посланников. С тем дополнительным преимуществом, что не было нужды воображать их: достаточно было на них посмотреть. Но умение видеть никогда не было сильной стороной рода человеческого.

«Но я смогу видеть. Уже могу», – решил Деодат. Созерцать эту поразительную категорию реальности, которая жила в нескольких метрах над нами. И речи не было о стремлении увидеть незримое: даже без бинокля птица доступна взгляду. Не слишком связанный с нашей расой и в то же время не вполне ей чуждый, птичий род являл собой чудо параллельной цивилизации, мирного сосуществования.

Вернувшись на школьный двор, ребенок вгляделся в кроны каштанов. Он увидел крылатых обитателей парижского неба: воробьев, голубей и многих других птиц, чьи имена были ему еще незнакомы. Он поклялся себе, что научится определять их.

– Део, играть будешь? – крикнул один из мальчиков.

Он вернулся к игре в вышибалы и незамедлительно вышиб нескольких игроков своей команды подряд. В конце концов его прогнали с поля.

Новообращенный был не способен думать ни о чем другом и ждал окончания уроков с болезненным нетерпением. Когда прозвенел спасительный звонок, он со всех ног кинулся на улицу, где стояла на посту верная мать, открывая ему объятия.

– У нас есть дома книга про птиц?

– Нет.

Лицо ребенка исказилось. К счастью, Энида быстро сообразила:

– Ты сможешь посмотреть про птиц в словаре.

Вкладка «Птицы» в старинном «Иллюстрированном Ларуссе» раскрыла взору Деодата свои сокровища. Он разглядывал их, лежа на животе, несколько часов подряд, совершенно зачарованный.

Словарь представлял на одной странице все птичьи семейства. Воробьиные, хищные, голенастые и водоплавающие сгрудились огромной стаей, чего природа никогда бы не допустила. Это было истинное произведение искусства, пиршество красок и изящества.