Амели Нотомб - Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком

Люди не безразличны к исключительной красоте: они ненавидят ее вполне осознанно. Явный урод иногда вызывает некоторое сочувствие; явный красавец – безжалостное возмущение. Ключ к успеху лежит в неопределенной миловидности, которая никого не раздражает.

С первого дня Мальва стала школьным изгоем. Учительница и ученики нашли прекрасный предлог для своего отвращения: девочка была признана непроходимой тупицей.

К ее несчастью, собственная мать придерживалась той же точки зрения.

Как может ближайшее окружение с уверенностью определить, что совсем маленький ребенок глуп? И как в школе могут наложить на ребенка клеймо идиота? Это тайна вдвойне, ужасная тайна.

С четырех лет Мальва раз в месяц проводила выходные у родителей в Париже. Они неодобрительно относились к категорическому нежеланию Штокрозы отдать ребенка в детский сад.

– Это только испортит ей детство, – возражала бабушка.

– Нет. Это помогает социализировать малышей, – отвечала мать.

– Что за варварский у тебя лексикон, моя бедная девочка!

Этот ежемесячный уик-энд был призван приучить Мальву к иным человеческим отношениям, нежели те, которые установились у них со Штокрозой. В машине, которая увозила их из Фонтенбло, Роза взяла за правило расспрашивать дочь.

– Как прошла эта неделя?

Долгое молчание, которое мать ошибочно истолковывала как размышление. Молчание. Отсутствующее выражение на лице малышки.

– Что вы с бабушкой делали вчера, позавчера?

Та же реакция.

– Чем ты хочешь заняться в Париже, дорогая?

Без изменений.

– А ты знаешь, что, когда тебе задают вопрос, нужно отвечать?

В родительской квартире в Тринадцатом округе у Мальвы была своя комната и игрушки. Там она и оставалась, неподвижно сидя на полу. Девочка с восторгом разглядывала предметы, но никогда к ним не прикасалась. Она практически не разговаривала.

Один-единственный раз малышка повела себя так, что не вызвала разочарования. Роза привела ее в галерею на вернисаж сербского художника, чьи гигантские полотна приводили в замешательство. Ребенок долго и изумленно разглядывал каждую картину. Художник подошел к ней спросить, что она об этом думает; вместо ответа Мальва пальчиком указала на самую необычную работу и обратила на автора вытаращенные глаза.

Серб оторопел и поцеловал девочке руку.

– Хотел бы я писать только вашу дочь, – сказал он галеристке.

Та из осторожности промолчала, однако на секунду не поверила в версию о гениальном взгляде ребенка. Ее мнение уже сложилось независимо от ее воли; пусть ей и было за него стыдно, но поделать она ничего не могла: Роза была убеждена, что Мальва непроходимо глупа, хоть никогда не говорила этого вслух.

Когда в воскресенье вечером она отвозила дочку обратно в Фонтенбло, собственное чувство облегчения вызывало в ней легкую грусть. А когда она видела, как девочка устремляется в объятия Штокрозы с криком «Бабушка!», то говорила себе: «Успокойся, это приносит облегчение вам обеим».

Однако она любила дочь, и та ее любила, но это не шло ни в какое сравнение с тем страстным чувством, которое связывало ребенка и бабушку.

Вернувшись в Париж, Роза заговаривала с мужем о том, что ее беспокоило:

– В возрасте Мальвы и даже раньше я уже всюду совала свой нос. Мамин дом такой загадочный, там хочется рыться, забираться на чердак, по крайней мере, заглянуть во все двери. А наша дочь сидит на полу и смотрит вокруг себя, не шевелясь и не разговаривая.

– Сделаем из нее монашку-дзен.

– Чем шутить, лучше сам признай, что она какая-то странная.

– Ну что ты хочешь от меня услышать? Что она умственно отсталая?

– Слишком сильно сказано. Нет, мне кажется, что ей не хватает любопытства.

– Вот уж страшный недостаток! Не хватает – и отлично!

Роза знала, что не права, сравнивая детство дочки со своим собственным, которое она, безусловно, идеализирует, ей следует радоваться, что их первые годы такие разные. И все же она ничего не могла поделать с поселившейся в глубине души тревогой из-за того, что она называла умственной недостаточностью или заторможенностью Мальвы.

Два года спустя, когда дочь пошла в подготовительный класс, страхи подтвердились. Нет, Мальва не жаловалась – она никогда не жаловалась, – но матери позвонила учительница:

– Плохи дела, мадам.

– Моя дочь ничему не учится, верно?

– Проблема не в этом. У меня есть ученики и похуже. Она вам рассказывает, что ей приходится выносить?

– Нет.

– Только что после перемены я не обнаружила Мальву. Спрашиваю у детей, где она, они хохочут. Я бегу во двор и нахожу там малышку, сидящую на земле. «Что ты здесь делаешь? Иди в класс! – Я не могу. – Почему? – Майте нарисовала вокруг меня черту мелом и запретила выходить из круга. – А я тебе велю выйти! – Майте сказала, если я выйду, моя мама умрет. – Она посмеялась над тобой, ты не должна ее слушать». Мне пришлось просто вытащить ее из круга. Поговорите с ней, скажите, что вы живы-здоровы.

Очень смущенная, Роза поговорила с дочерью по телефону и посоветовала ей держаться подальше от этой язвы Майте. И попросила передать трубку учительнице:

– Надеюсь, вы свяжетесь и с родителями Майте.

– Разумеется, мадам. Но мне также хотелось бы лично поговорить с вами.

Они назначили встречу. Роза повесила трубку и тяжело вздохнула. «Конечно, эта женщина думает, как и я: надо быть совсем глупой, чтобы поверить в историю с мелом и послушаться Майте. Моя дочь дура».

Во время беседы учительница объяснила Розе, что ее дочь никогда не защищается, и это ненормально.

– Дело не в одной Майте. Против Мальвы ополчились все дети. Научите ее защищаться.

– Как?

– Скажите ей, что она не должна терпеть, когда с ней дурно обращаются.

– Она должна драться?

– Конечно нет. Она должна разговаривать, то есть поступать так же, как вы, когда защищаете себя или ее. Вы же ее защищаете, когда на нее нападают, верно?

– Разумеется, – ответила Роза не слишком уверенно, надеясь, что сомнение останется незамеченным.

Она постаралась свернуть разговор с учительницей как можно быстрее. На нее навалилось чувство вины: «Я вся изолгалась. Если бы я сказала, что малышка живет у бабушки, она бы точно велела мне забрать ее домой. А Мальва об этом и слышать не хочет. Защищаю ли я своего ребенка, когда на него нападают? Что еще за история? Кроме этой Майте, никто никогда с ней плохо не обращался».

Роза позвонила матери:

– Ты защищаешь Мальву, когда на нее нападают?

– Кто-то напал на малышку?

– Ответь на вопрос, мама.

– Если бы на нее напали, я защищала бы ее, как зверь. Но такого никогда не бывало. Почему ты спрашиваешь?

Роза рассказала, в чем дело. Штокроза вздохнула: